Форум » Фон эпохи » ИРРАЦИОНАЛИЗМ ПРОТИВ ЧЕСТЕРТОНА » Ответить

ИРРАЦИОНАЛИЗМ ПРОТИВ ЧЕСТЕРТОНА

ВЛАДИМИР-III: В рядах верующих считается, что если рациональный способ мышления и представления о мире – так, фифти-фифти, попутчик веры и религиозного сознания, то уж иррациональность точно сражается на стороне религии, и если ничего не ясно, то точно «бох есть». Средний (и не только средний) верующий убежден, что против любого мудреца довольно простоты: как навыдумывают вумные прохвессора своей критическо-скептической зауми – придет Ванька-дурак и отрежет (цитируя не совсем точное высказывание Тертуллиана): вот верую и все! – и все, дело в шляпе. И ничего с ним вумные поделать не могут. С одной стороны верующий уповает на то, что у мира есть еще эдакое «второе дно», которое никакой бесселевой функцией не измерить, и – надо же! – это «второе дно» чудесным образом всегда совпадает с верованиями конкретного верующего: мусульманин-суннит скажет, что именно с суннизмом, а несторианин – с несторианством. С другой – само понятие «мудрость» у верующих мало имеет общего с понятием интеллекта и т.п. вещей. Это, скорее, такая разновидность хитрожопости, предусмотрительности – поверю-ка я на всякий случай (как Изя из анекдота про кукиш богу) из соображений собственной безопасности. К сожалению подавляющего большинства верующих, поверить сразу (тоже на всякий пожарный) во все религии практически невозможно, потому приходится довольствоваться какой-нибудь одной. Честертон (Кит Гилберт Честертон – автор популярных детективов и 4000 эссе) выбрал католицизм. Собственно, по большому счету, выбирать можно было все, что угодно – хоть бахаизм (все религии, если в чем едины, так это в стандартном наборе обещаний, которые сводятся к бесцельному дрейфованию в вечности, как какого-нибудь пролетевшего мимо цели космического зонда,.. пардон, вечному существованию в раю, которое ни одна религия не в состоянии вразумительно описать – в противоположность живым и захватывающим описаниям мучений в аду: черти, пламя, горячая смола), а на случай непредвиденной метаморфозы потустороннего мира всегда найдется отмазка: если верующий православный обнаружит «там» вовсе не ожидаемое, а гурий шиитского рая, он не смутится, а начнет гундеть, что он «ничего не знал и не ведал», но что надо уважать чувства верующих (есть даже закон такой в Российской Федерации, поэтому аллах…), тем более, что Иран – стратегический союзник России в регионе Ближнего Востока и т.д. Но уж выбрал так выбрал. Честертон – типичный представитель т.н. «вторичной религиозности», которая заключается не столько в том, что взрослый человек начинает ни с того ни с сего играть в религию (в т.н. «традиционных» обществах тоже далеко не все люди верят попам, и в детстве тоже не очень-то верят), а в том, что человек, знающий, что земля круглая, вдруг начинает читать лекции о плоской земле то ли из соображений уважения к предкам, никогда не видевшим глобуса, как те крестьянские дети в турецком сериале «Королек – птичка певчая», то ли из опасения, что все надежды на посмертное существование имеют прямую зависимость от формы земли. Да, для вторичной религиозности характерно особое смакование всего реакционного и отжившего (подобное тянется к подобному – раз уж решил возрождать веру, получи весь комплект). Свои основные мысли по поводу католицизма вообще, и почему именно католицизм – истина, в частности, Честертон изложил в нескольких эссе, самым знаменитым из которых является «Вечный человек» (1925). Хотя это произведение принято хватить, боюсь, похвалы исходят от людей (как просто «уважающих чувства» Честертона, так и от самих верующих католиков), которые эссе просто-напросто не читали. Хорошего там мало, и даже остроумных мыслей на 200 страниц приходится не более полдюжины. В свое время Ньютон задался «благородной» целью – доказать, что цивилизации Древнего Египта и Вавилона (о Шумере тогда еще в Европе не знали) моложе «библейской цивилизации», даже с самыми лучшими намерениями заботы о нравственности и т.п. посвятил труд свой королеве Англии – супруге Георга Первого, но вошел во вкус, увлекся и создал типичную фоменковщину, возмутившую современников (желчный итальянец – Джамбаттиста Вико именно Ньютону посвятил свои ругательства в адрес невежд в хронологии). Честертон большую часть «Вечного человека» потратил на единоборство с тем же самым «язычеством» - нехристианской и нееврейской цивилизацией. Разумеется, как всякий англичанин, получивший классическое образование в викторианскую эпоху, Честертон не может не знать античности (это какому-нибудь раскольнику с Крайнего Севера – что Платон, что Невтон – все едино и не касательно, а европеец ходит по площадям, где ступала нога Юлия Цезаря), но его познания в иных цивилизациях, особенно к востоку от пределов, достигнутых Александром Македонским, весьма условны. Отречься от античности Честертону нельзя, интерпретировать ее в нужном ключе у него тоже не получается. Остается заниматься тем, что Оруэлл замечательно описал в «1984»: «По своим воззрениям член партии должен был напоминать древнего еврея, который знал, не вникая в подробности, что все остальные народы поклоняются "ложным богам". Ему не надо было знать, что имена этих богов – Ваал, Осирис, Молох, Астарта и т.д.; чем меньше он о них знает, тем полезнее для его правоверности. Он знал Иегову и заветы Иеговы, а поэтому знал, что все боги с другими именами и другими атрибутами – ложные боги». Удивительно точное описание реакции Честертона на «язычество», с которым он возится все те же 200 страниц, не называя вещи своими именами. В других эссе той же тематики («Еретики» и «Ортодоксия») Честертон развивает те же мысли, только уже в ракурсе апологетики своей веры и предсказуемого ворчания по поводу «века сего» (более стильные британцы той эпохи в контексте неприязни к современности «ударялись» в античность, но – как мы помним – туда путь Честертону закрыт). Первое впечатление, которое вызывает автор «Вечного человека» - какое-то аввакумовское. Живи Честертон в России, он был бы сектантом-раскольником, и хотя сам не пошел бы на костер, но всячески реабилитировал огненную культуру конца XVII века. И верно, у Честертона хорошо заметен тот безукоризненный вторичнорелигиозный аморализм, который присутствует у всех вторично религиозных людей (не исключая даже Дм.Быкова). Если религия – добро, это хорошо, если религия – зло, то это тоже хорошо, потому, что, во-первых, не вашего ума дело решать за боженьку, что есть зло, а что добро (ишь чего захотели! аки змии райских кущей), а во-вторых, все остальное, нехристианское – еще злее. Ну, действительно, какая разница: жгли ли римские императоры христиан, или христиане – еретиков? Только замученный чувством мировой несправедливости «пессимист» (у Честертона для всех оппонентов есть четкие клички) может потрясать этими мелкими грешками на фоне великой благости истинной религии. Христианство Честертона ценно не тем, что оно плохо или хорошо, а тем, что оно христианство (да, почти достоевщина: Честертон вполне комфортно чувствует себя со христом против истины – пишу, для баланса, оба слова со строчной буквы). В былые века четкие принципы верующих ломались о неумолимую логику, на которую они (надо отдать должное Фоме Аквинскому и Роджеру Бэкону) претендовали, а доктрина Честертона гибкая как змея – иначе ей было не выжить. Поскольку истина как-то не очень влияет на взаимоотношения Честертона со своим божеством, что ему стоит соврать? Например, когда Честертон пропагандирует (иначе этот процесс у него не назвать) идею «первобытного монотеизма» (дескать, первобытные люди – конкретно, потомки персонажей еврейского фольклора – Адама и Евы – были монотеистами и верили в конкретно-исторического, по Ильину, боженьку, а потом «деградировали»), он с апологетической целью спокойно придумывает некое австралийско-аборигенное божество, которое у аборигенов и есть тот самый Иегова, только вот часто произносить его имя на потеху этнографов аборигены, видите ли, стесняются. Знатоки вопроса тут же написали в редакцию, публикующую «Вечный человек», и поинтересовались: не выдумал ли Честертон это австралоидное божество с апологетическими целями? Честертон честно признался: да, придумал (на вопрос: выгодна ли божеству ложь в его пользу? есть определенный ответ: зачем тебе истина, если уже есть христос? – опять равновесия ради пишу со строчных). Но как бы Честертон не презирал обезбоженную истину, он ни разу не изменил обывательским представлениям о приличии или неприличии того или иного воззрения. Именно к обывательскому здравому смыслу Честертон раз за разом апеллирует, когда нужно отмахнуться от чего-нибудь антихристианского, не прибегая к специальным знаниям, которых у гуманитария Честертона маловато. Например, аргумент Честертона против эволюции мало того, что основан на надежде на незнание (Оруэлл ухмыляется) читателей в области биологии, так еще и увенчан самой примитивной метафизикой (метафизика верующим нужна для отделения истины от неистины, если им все-таки то и другое не едино): самые высокоразвитые животные не создают цивилизации, а, следовательно, человек, цивилизацию создавший, им не родня! Я бы продолжил ассоциативный ряд: если порядочный англичанин не будет первым (без представления) знакомиться с другим джентльменом, а тем более дамой, то неужели француз (тот самый француз, который нагло лезет без очереди и давит на оппонента своей правотой) может быть родней добропорядочному англичанину? Абсурд! Герберт Уэллс кивает головой и напоминает, что, когда его персонажи бежали от нашествия марсиан во Францию, одна дама боялась французов немногим меньше, чем марсиан. И т.д. и т.п. Честертон вполне может заявить, что из двух поэм – языческого автора и христианского, разумеется, христианская поэма лучше, но не потому, что автор ее талантливее или тоньше чувствует ритмы и рифмы, а потому что автор – христианин. И как ретивый проповедник – приписать «язычеству» любые пороки, коль это выгодно для противопоставления его христианству (в отличие от многих других «вторичных верующих», Честертон всерьез верил в существования дьявола и очень боялся этого сегмента «духовного мира»). Честертон как-то странно одинок в своей апологетике истинной религии (Достоевский тоже был в XIX веке белой вороной): его окружение, с которым он любил полемизировать – Уэллс, Бернард Шоу, Бертран Рассел, Дэрроу – вряд ли могло разделить хотя бы десятую часть честертоновских воззрений. Для Уэллса и Шоу Честертон был не более, чем занятным чудаком, Дэрроу был американским социалистом и почти анархистом (честертоновским «Четвергом»?), Рассел ни разу не упоминает Честертона в своей «Истории западной философии» – а, собственно, что упоминать? что Честертон считал карфагенян и астеков сатанистами и полагал (задолго до Дм.Быкова), что христианство – это просто все хорошее (удачный набег чукчей на юкагиров с целью отбить стадо оленей с т.з. чукчи в т.ч. – критерии «хорошести» у всех, как известно, разные)? Это всеядность христианства – тертуллиановская манера присваивать своей партии изобретение вертолета и паровой машины, все же оказалась скорее вредным, чем полезным свойством. Веками христианские проповедники будут возбуждать увядшую плоть паствы призывами к религиозному возрождению, и ни один не получит вожделенного удовлетворения – ни в XV, ни в XX веке (Владимир Соловьев не разделял восторженно-славянофильского преклонения перед стародавними временами и считал средневековье лишь компромиссом с «язычеством», полухристианством, поскольку истинная вера могла восторжествовать во всем социальном измерении только в условиях всеобщей грамотности – в России лишь в ХХ веке), поэтому апелляции деятелей «католического возрождения» 1860-1960 годов в Англии к средневековью – всего лишь фигура речи, реальная жизнь 1425 года очень разочаровала бы верующего Честертона, доведись ему воспользоваться уэллсовской машиной времени. Но попробуем посмотреть на Честертона не глазами его друзей-рационалистов, а слепым оком иррационализма. Действительно ли иррационализм – союзник истинной веры? Для начала следует помнить, что любой верующий даже в волшебном мире чудес и непостижимой божьей воли опирается на костыли догматов. Что это есть? Зачем свободному (согласно догматам же), всемогущему божеству какие-либо ограничители? Нет, это всего лишь компромисс между языческим рационализмом и христианской «свободой» от рацио, между «мудростью мира» и желающей (в союзе с божеством) посрамить ее глупостью. Тем более, что поставив перед божеством, как геркулесовы столпы, догматы, богословы измучили свое божество взаимоисключающими требованиями, заставили его, как Сизифа, таскать камни, которые он не в состоянии создать. Верующие любят использовать иррационализм как оружие против атеизма и прочего антирелигиозного скептицизма, но что, если это обоюдоострое оружие? Самый первый вопрос, с которого, по идее, будущему верующему надлежит катехизироваться, а именно: откуда это все вокруг, и кто это сотворил? – с иррациональной т.з. вообще не имеет смысла, поскольку только самый закоренелый рационалист может считать, что нечто существующее обязательно должно иметь начало и быть чьим-то фабрикатом. Сами верующие так вовсе не считают, полагая, что их божество, будучи сущим, отнюдь при этом кем-то не сотворено. Почему же, наделяя таким свойством мир невидимый и проблематичный (не только с т.з. рационализма, но и с т.з. иррационализма), они отказывают в нем миру видимому, в реальности которого не сомневается подавляющее большинство, как верующих, так и неверующих? Откуда такая немилость? Второе: если Фридрих Ницше замахивался лишь на смерть бога, то любой иррационалист может предположить все, что угодно, включая божье самоубийство (в конце концов, мавр сделал свое дело, мавр…) Утверждать, что божество не способно сотворить мир, который бы функционировал после его кончины, верующие также не могут (догмат всемогущества мешает). И так далее… Если углубиться в глубины иррационализма, даже сваи догматов, вбитые в верхний слой вечной мерзлоты рациональности, поплывут и ничем не помогут. Не буди лихо, как говорится. Кстати, безличная и слепая природа, тем не менее, целенаправленно отомстила Честертону, наградив его апраксией (этим древнегреческим словом именуется нарушение целенаправленных движений и действий при сохранности составляющих их элементарных движений; возникает при очаговых поражениях коры больших полушарий головного мозга или проводящих путей мозолистого тела). Не смотря на все его таланты. Такой вот парадокс.

Ответов - 1

ВЛАДИМИР-III: Хорошее эссе о Честертоне и иррационализме.



полная версия страницы