Форум » Заклепкометрия » "лгали, лгут и будут лгать..." Очерки российских идеологий ХХ-XXI вв. » Ответить
"лгали, лгут и будут лгать..." Очерки российских идеологий ХХ-XXI вв.
ВЛАДИМИР-III: Взялся, наконец, за этот труд, который я замышлял еще в нулевые годы - критический обзор идеологий, их истории от зарождения в качестве ментальных структур индустриальной эпохи и до вырождения к концу ХХ века (плюс оценка современного состояния). Первая часть должна иметь продолжение: во второй части (которая займет 60-70%) речь пойдет о российских идеологиях от декабристов до нашего времени. Информации собрано вполне достаточно, а также обнаружил, что не смотря на смену симпатий и антипатий зав последние 10-12 лет, я вряд ли в 2005 году писал бы иными словами и определениями (а это значит, что базовые представления автора не изменились)))). Для начала общий обзор идеологических течений: ИДЕОЛОГИИ. 1. Либерализм. 1.1. Классический республиканизм (Макьявелли). 1.2. Вигизм (1680-е). 1.3. Классический либерализм (Монтескье) (1710-е). 1.4. Республиканский патриотизм (1790-е). 1.5. Республиканский федерализм (1790-е). 1.6. Национал-либерализм (Германия) (1800-е). 1.6.1. Декабризм (1810-е). 1.7. Джорджизм (1870-е): уравнительное налогообложение. 1.8. Социальный либерализм (1880-е). 1.9. Консервативный либерализм. 1.10. Национал-прогрессизм (около рубежа XIX-XX вв). 1.11. Исламский либерализм (Ата-Тюрк) (1920-е) (?) (младотурки: 1860-е; джадиды: 1900-е). 1.12. Неолиберализм (1930-е): активная государственная политика. 1.13. Либертарианство (1940-е). 1.14. Неоклассический либерализм (левый либертарианизм) (1960-е). 2. Консерватизм 2.1. Торизм (1680-е). 2.2. Либеральный консерватизм (Берк) (1790-е). 2.3. Классический традиционализм (1800-е). 2.4. Монархический абсолютизм (легитимизм; самодержавный монархизм) (1800-е). 2.5. Клерикализм (Де Местр) (1800-е). 2.5.1. Ультрамонтанизм (1800-е). 2.6. Конституционный монархизм (1810-е). 2.7. Джексонианство (1820-е). 2.8. Теодемократизм (1840-е). 2.9. Солидаризм (1850-е). 2.10. Интегрализм (1880-е). 2.11. Дистрибутивизм (около рубежа XIX-XX вв). 2.12. Национал-консерватизм (около рубежа XIX-XX вв). 2.13. Популяризм (христианская демократия) (начало ХХ века). 2.14. Социальный консерватизм (начало ХХ века). 2.15. Младоконсерватизм (1910-е). 2.16. Фундаментализм (1910-е). 2.17. Интегральный традиционализм (Генон, Эвола) (1920-е). 2.18. Голлизм (1940-е). 2.19. Неоконсерватизм (1970-е). 2.20. Палеоконсерватизм (1980-е). 2.21. Коммунитаризм (1990-е). 2.22. Христианский реконструкционизм (1990-е). 2.23. Теоконсерватизм (2000-е). 3. Социализм 3.1. Мютюэлизм (Прудон) (1820-е). 3.2. Сенсимонизм (1820-е). 3.3. Фурьеризм (1820-е). 3.4. Анархо-социализм (1830-е). 3.5. Классический марксизм (1840-е). 3.6. Христианский анархизм (1840-е). 3.7. Христианский социализм (1840-е). 3.8. Левое народничество (1860-е). 3.9. Социал-реформизм (1880-е). 3.10. Фабианский социализм (1880-е). 3.11. Социалистический сионизм (1890-е). 3.12. Желтый социализм (1900-е). 3.13. Лейборизм (1900-е). 3.14. Большевизм (1910-е). 3.15. Исламский социализм (1910-е). 3.16. Буддийский социализм (1920-е). 3.17. Национал-коммунизм (1920-е). 3.18. Неосоциализм (1930-е). 3.19. Сталинизм (1930-е). 3.20. Троцкизм (1930-е). 3.21. Арабский социализм (1940-е). 3.22. Демократический социализм (1940-е). 3.23. Титоизм (1940-е). 3.24. Африканский социализм (1950-е). 3.25. Классический коммунизм (1950-е). 3.26. Коммуно-патриотизм (чучхэ? 1950-е; Зюганов: 1990-е). 3.27. Маоизм (1950-е). 3.28. Еврокоммунизм (1960-е). 3.29. Фиделизм (1960-е). 3.30. Экосоциализм (1960-е). 3.31. Ведический социализм (1970-е). 3.32. Китайский социализм (1980-е). 3.33. Боливарианизм (Уго Чавес) (1990-е). 4.Фашизм. 4.1. Национал-синдикализм (1910-е). 4.2. Классический фашизм (1920-е). 4.3. Клерикальный фашизм (1920-е). 4.4. Монархо-фашизм (1920-е). 4.5. Национал-социализм (1920-е). 4.6. Революционный национал-социализм (1930-е). 4.7. Фалангизм (1930-е). 4.8. Неофашизм (1950-е). 5.Национализм. 5.1. Общий патриотизм. 5.2. Государственный патриотизм. 5.3. Этнический национализм. 5.4. Религиозный национализм. 5.5. Правое народничество (почвеничество). 6.Особые идеологии «анти… 6.1. Антимонархизм (1820-е) 6.2. Антибольшевизм (антикоммунизм) (1910-е). 6.3. Антифашизм (1920-е). 6.4. Антилиберализм (1990-е). Не правда ли, пестрый спектр?)))) Каждое из этих течений будет охарактеризовано (30% книги), а затем посмотрим как это реализовывалось с "российской спецификой".
ВЛАДИМИР-III: Сюда же (к ЛЕВОМУ ЭГАЛИТАРИЗМУ) перенес фурьеризм. 3.4. Фурьеризм (1820-е). Шарль Фурье (1772-1837) записан марксистскими историками в социалисты, но на взгляд автора, это несколько произвольно. В нем еще много от радикального эгалитаризма Французской революции (правда, сам он в ней никакого деятельного участия не принимал и даже пострадал в ходе Лионского восстания). Фурье стоит в начале неразвившегося левого, но несоциалистического (!) учения. Сам он категорически отрицал, что его система имеет отношение к социализму (коммунизму), а с сенсимонистами и последователями Оуэна рассорился, обозвав их «теократами». Фурье больше напоминает тех американских общественных деятелей (или профсоюзных лидеров АФТ), которые защищают интересы трудящихся, не будучи социалистами. Фурье, сам будучи мелким биржевым маклером, а затем переписчиком, и ведя более чем скромную жизнь, полон критического отношения к окружающей действительности. Он терпеть не может торговцев, постоянные армии, супружескую неверность и вообще тот образ жизни человеческого общества, при котором люди поглощены своими эгоистическими интересами (например, если у вас сломалась входная дверь, дверной мастер рад этому обстоятельству, поскольку оно обеспечивает его работой, и он сделает ее настолько некачественно, чтобы как можно скорее получить от вас новый заказ). Фурье можно с первого взгляда определить как меланхолика, временами страдающего мизантропией, тем более, что себя он считает, как минимум, реформатором мирового масштаба и имеет соответствующий апломб (подобные люди чаще идут не в политику, а в мистические секты, и становятся известными миру под именами Блаватской, Гурджиева, Штайнера и Клизовского). Для исправления ненормального устройства общества необходимо посмотреть на него глазами Фурье (он уверен, что это неизбежно) и изменить его социальную структуру, а именно удалить из общества конкуренцию, вражду, обособленность и водворить гармонию. Все хорошее против всего плохого? В социалисты Фурье записали по причине его неприязни к буржуазии и особенно торговле (его меркантофобия имеет отсылки к средневековой неприязни в отношении купца), а также из-за его плана создания фаланстеров. Фаланстер – это дворец особого типа, являющийся центром жизни фаланги – самодостаточной коммуны из 1600-1800 человек, трудящихся вместе для взаимной выгоды. Сам Фурье по причине отсутствия финансовой поддержки так и не смог основать ни одного фаланстера, но некоторым его последователям это удалось. Румынский землевладелец Эманоил Бэлэчану, увлекшись идеями утопического социализма, в 1835-1837 годах содержал с освобожденными крестьянами фаланстер, позже разогнанный властями, а в 1847 году русский помещик и общественный деятель М.В.Петрашевский построил для своих крепостных фаланстер. В том же году крестьяне подожгли фаланстер. Чернышевский изображает фаланстер в снах Веры Павловны, а члена кружка Петрашевского Достоевского фаланстеры, как будущее человеческой безбожной цивилизации, мучили до конца жизни. Кроме того Фурье первым ввел термин «феминизм», обозначив им борьбу за равноправие женщины, увлекся темой и, будучи сторонником достаточно свободных отношений – они ему представлялись более нормальными, чем узаконенная проституция, настолько подробно регламентировал интимные отношения в фаланге а ля камасутра (а Фурье вообще был фанатом классификаций и хронологизаций), что его произведения, в отличие от Манифеста Коммунистической партии, стало невозможно изучать в средней школе.
retrograde: Одно из первых феминистических обществ - мифические амазонки, если они существовали реально?
ВЛАДИМИР-III: Упираемся в проблему исторического матриархата. Моя вузовская преподша, однако, считала это мифом, настаивала на физической неполноценности средней женщины в палеолите сравнительно с мужчиной и напоминала о почти постоянных беременностях между 12 и 25 годами в те времена. Тут уж не разгуляешься. Зато Обручев в ПЛУТОНИИ расписал матриархат просто фантастически. Я не могу при этом сказать, что общественное устройство амазонок было принципиально невозможно. Но, по-моему, археология на сей счет пока молчит.
ВЛАДИМИР-III: Дополнение к БОЛЬШЕВИЗМУ 3.16. В современной России с легкой руки оплакивающих 1913 год не только неомонархистов распространено убеждение, что Россия 1890-1913 годов была мощнейшей мировой державой, едва ли не самой сильной в мире, с высочайшими темпами экономического (промышленного в т.ч.) роста, быстрыми темпами ликвидации неграмотности, передовой наукой и т.п. Большевики т.о., и шире – революционеры 1917 года в целом, лишь помешали дальнейшему поступательному развитию страны. Статистика легко опровергает большинство подобных утверждений. Россия в конце XIX – начале XX типичная среднеразвитая страна с уровнем ВВП на д/н, в 2-3 раза меньшим, чем в других европейских странах, а производительность труда в экономике была ниже, чем в Аргентине, Колумбии, Мексике и Чили, но выше, чем в Бразилии и Перу, и разумеется, ниже, чем во всех других европейских странах. Если в 1860 году – накануне отмены крепостного права – общий объем промышленного производства в России был в 19 раз меньше, чем в Великобритании и в 5 раз меньше, чем во Франции, то к 1900 объем российской промышленности был пятым по счету (после США, Великобритании, Германии и Франции). В 1890-х мы, действительно, наблюдаем промышленный бум в России, но по темпам промышленного роста в 1901-1913 Россия уступает США, Японии, Италии и Канаде. Грамотность росла, но даже в 1917 году не умело ни читать, ни писать 60% населения страны. В этих условиях большевизм обязан был стать идеологией промышленного переворота и переворота социального, который оказался невозможен без переворота промышленного.
ВЛАДИМИР-III: Дополнение к ТИТОИЗМУ 3.27 Такова теория югославской модели социализма. На практике рабочее самоуправление очень скоро было выхолощено, а конкуренция не получила реализации – на этом настаивает один из руководителей Коммунистической партии Югославии, а затем виднейший диссидент Милован Джилас в своем капитальном труде «Новый класс. Анализ коммунистической системы» (1957). Согласно Джиласу, новый номенклатурный класс возникает в любом обществе под руководством коммунистических партий из числа профессиональных революционеров эпохи борьбы коммунистов за власть и рекрутируется из среды пролетариата, который в промышленно слаборазвитой стране (уровень развития городской культуры в довоенной Югославии немногим превосходил таковой в России 1917 года) ощущает себя заметно выше крестьянских масс и находится в меньшинстве. Основа нового строя – идеократия (что роднит коммунистические режимы со средневековьем, во всяком случае, с теми средневековыми утопиями, которые описывают идеальное «духовное» общество, и которые современные популяризаторы традиционных ценностей наивно принимают за реальность обществ XII-XV веков). Необходимость формирования нового управленческого класса диктуется задачами мобилизационного развития, и с этой задачей коммунистические управленцы справляются хорошо, но по достижению руководимым ими обществом уровня развитой индустрии они перестают быть созидательным классом и обречены на неадекватность, как во внутренней, так и во внешней политике. Новый класс лишен индивидуальной частной собственности, но ему фактически принадлежит коллективная («общенароная») собственность в стране, а от основной массы населения он отделен системой привилегий, которые в странах мобилизационного развития и вечного дефицита приобретают порой комические формы. Стремление любой ценой сохранить идеократию вступает в жесткое противоречие с декларируемыми законодательством правами, свободами и ценностями – вообще у правящих коммунистов всегда проблемы с правом. Но при этом возвращение к дореволюционным порядкам невозможно, а коммунизм в целом хорош, пока коммунисты не пришли к власти. Такова концепция Джиласа, который все-же часто пристрастен и обвиняет коммунистические режимы в любых, даже самых малейших несоответствиях их практики их же теории. Если сопоставить книгу Джиласа с аналогичной рефлексией именно левых интеллектуалов по поводу реализации коммунистической идеи и, особенно, по поводу специфики управления коммунистической идеократией, то он не сказал, в сущности, ничего нового и принципиально отличающегося от того, что говорили по этому поводу до него Оруэлл и его троцкистские предшественники, а после него – А.А.Зиновьев с его мрачно-саркастическим оптимизмом в «Хомо советикус». Проблема управления новым обществом осознавалась на всех уровнях – от партийных программ до научно-фантастических романов. Ленин в своей книге «Государство и революция» выдвинул на первый план карательную функцию государства – а иначе быть не могло, поскольку он считал государство преходящей формой общественного устройства, и в этом он бесконечно чужд современному российскому патриотизму. Чиновничья работа считалась чем-то второстепенным, и молодое Советское государство столкнулось с проблемой качественных кадров в управлении. Если кавалерист-буденновец получает не меньше, чем замнаркома, а к тому же замнаркома вечно оказывался виноват в бюрократизме, который обещает волком выгрызть Маяковский, то, конечно, почетнее быть кавалеристом, чем «каменной задницей». Трудно сказать, как ленинский большевизм, проживи Ленин еще 20-25 лет, реагировал бы на новые вызовы времени – аналогично сталинизму или нет? Но поскольку каждая эпоха истории СССР и других коммунистических режимов приобретала специфический окрас от своего вождя, можно точно утверждать, что атмосфера в СССР без Сталина была бы совершенно иной, чем в сталинском СССР (заодно впору задать неосталинистам провокационный вопрос: а нужен ли вам СССР без Сталина?) Критика Джиласом реального югославского социализма (а заодно советского) – типичная реакция разочарования по поводу реализации идеи. Эта ситуация неизбежно повторялась в ходе реализации любой идеологии (хоть шиитского фундаментализма в Иране). Либералы, консерваторы, социал-демократы, фашисты и патриоты столь же бывали разочарованы в своих «сталиных», как и демокоммунист Джилас. И даже критиковали их, что нельзя назвать чем-то ненормальным.
ВЛАДИМИР-III: Далее левый эгалитаризм 3.5. Бланкизм (1830-е). Огюста Бланки (1805-1881) также приписывали к социалистам, хотя он находился, скорее, все еще в радикально-эгалистаристской идеологической среде, но поскольку социалистические партии вырастали из этой среды, неоякобинцы могут рассматриваться как их самые непосредственные предшественники. Во всяком случае, Общество друзей народа 1830 года, в котором Бланки играл важную роль, объединяло неоякобинцев, бабувистов и сенсимонистов (последних уже точно можно считать социалистами). В политической биографии Бланки заметен переход из неякобинства на позиции, весьма близкие к социалистическим. Если до 1848 года Бланки не выходит за пределы общего радикального эгалитаризма, то в 1848 он создает социалистическое по своей направленности Центральное республиканское общество и высказывается за диктатуру Парижа в отношении провинции (фактически это означало диктатуру пролетариата). Но с Марксом и Энгельсом Бланки не сошелся – не в последнюю очередь потому, что в состав Первого Интернационала – Международного Товарищества Рабочих – приняты были прудонисты, с которыми Бланки был ножах. Для Бланки сама революция была важнее, чем следующее за ней общественное устройство: уничтожение буржуазного порядка являлось для него целью самодостаточной. Он не верил ни в ведущую роль рабочего класса, ни в народные движения. Бланкисты (среди них первоначально можно было встретить молодых Лафарга и Клемансо) отстаивали необходимость создания узкой тайной иерархической организации, ставящей своей задачей свержение существующего режима путем внезапного вооруженного выступления и установление временной диктатуры революционеров, которая заложит основы нового, социалистического порядка, после чего власть должна быть передана народу. Отказываясь от пропаганды в широких массах, чтобы не подвергать опасности нелегальную организацию, они делали ставку на неожиданность нанесения удара и неподготовленность правительства к отпору. Первыми же мерами революционной диктатуры Бланки называет «разоружение буржуазии», изгнание из страны аристократии и духовенства (Бланки был принципиальным атеистом), смещение высших чиновников, временно сохранив низшее звено управления, уничтожение армии и вооружение народа, создание нового суда, активную экономическую политику – конфискация крупной земельной собственности, контроль над крупной промышленностью, аннулирование государственного долга. В 1870 году на взгляды Бланки существенное влияние оказала франко-прусская война. Он считал именно Францию – центром мирового социализма и поэтому занял ярко выраженную социал-патриотическую позицию. Во время Парижской Коммуны Бланки находился в тюремном заключении в Бордо, и на просьбу коммунаров по обмену его на католического архиепископа Парижского Тьер заметил, что освобождение Бланки будет равносильным посылке в помощь инсургентам целого корпуса. Все попытки Бланки и его сторонников прийти к власти закончились неудачей, но он (даже отсидев в общей сложности 37 лет по обвинениям в «экстремизме», выражаясь современным российским политическим языком) оказал колоссальное влияние на политическую и идейную жизнь Франции 1830-1870-х годов. Виктор Гюго именно с него рисовал портреты своих революционеров на баррикадах Парижа 1832 года. В 1870-х годах с французскими бланкистами сблизился идеолог неоякобинского направления в российском народничестве П.Н.Ткачёв, чьи идеи окажут серьезное влияние на большевизм.
retrograde: Вообще интересно, почему "социализм" раскололся на секты (ленинизм, маоизм, титоизм и т. д.), которые стали даже враждовать. Это прямо-таки какая-то квазирелигиозная ситуация, по-моему. Есть немного такого ощущения. Сталинские репрессии, например - это охота за ведьмами и еретиками.
retrograde: Когда идеология пытается сместить религию, то может, она сама становится аналогом религии?
ВЛАДИМИР-III: retrograde пишет: Когда идеология пытается сместить религию, то может, она сама становится аналогом религии? В какой-то степени да. Но эта степень не имеет прямого отношения к религии. Собственно, если стоять на т.з. фундаменталистов, что идеология - это религия, только ложная, но человеку нужна религия, хоть какая, то получается, что религия (и соответственно, ее заменитель в виде идеологии) нужна не всем людям, а только той небольшой группе населения, чьи вкусы и потребности фундаменталисты распространяют на все население. Идеология отличается от религии даже не своей наукообразностью (в конце концов, богословы и отцы церквей III-V веков, а также мусульманские улемы золотого века ислама были достаточно образованы в сфере греческой классической философии), но тем, что она базируется на более современеных научных данных. Христианское богословие с конца XVII века уже теряет связь с новейшими научными данными (это очень хорошо видно на примере ньютоновской ИСПРАВЛЕННОЙ ХРОНОЛОГИИ ДРЕВНИХ ЦАРСТВ), а к ХХ веку уже совершенно неадекватно (мусульманское богословие - еще раньше). Идеологии, как я говорил выше, детища научно-технической революции и индустриальной эпохи. Да, они тоже устаревают, а в постидустриальном обществе, в коем мы уже несколько десятилетий существуем, и к которому Россия примкнула в качестве сырьевого придатка с пережитками имперского мышления прошлых эпох, одинаково устаревают и идеологии, и тем более религии. Они отступают к периферии цивилизации, выполняя роль социальных стабилизаторов в отсталых обществах, но при этом руководство такого отсталого общества не может искренне относиться ни к религии, ни к идеологии, поскольку буквальная реализация в 2020 году религиозных или идеологических ценностей убъет стабилизированное и худо-бедно приспособившееся к постидустриальной эпохе общество. В целом , если его очистить от риторики, российское противостояние Западу в последние 10-15 лет можно считать осознанием своей отсталости и бесперспективности, нежелания играть роль сырьевого придатка (которая сейчас даже сильнее, чем в 1995), но при этом - осознанием невозможности что-то изменить, не рискуя собственным существованием. Та жа проблема у Ирана, хотя амбиций поменьше, ведь и ресурсов не так много, как у России. А КНДР (эта несчастно-убогая страна) случайно оказалась в центре нового технологического региона. Будь КНДР в Африке, на нее бы обращали в 10 раз меньше внимания. Эти два одиночества (религия и идеология в условиях постидустриального общества) могут заключать альянс против постидустриального общества, в котором им закономерно достались второстепенные и даже третьестепенные роли, но исторически они обречены. Но это тема адекватности религий и идеологий в XXI веке, а 100-150 лет назад они естественным образом боролись друг с другой, и "замена" идеологией религии в основных функциях (просветительской, социальной, индивидуально-ценностной) последней касалась лишь самых отсталых слоев населения. Культ личности Сталина был развенчан именно в момент превращения страны из аграрной в индустриальную. В 1980-х СССР рухнул вовсе не под ударами борющейся с "совком" "духовности", а это говорит о социально-политической пассивности религии в современном мире. Но в 1990-х религия занадобилась постсоветской элите (этому самому "новому классу" Джиласа, который лишь приватизировал, даже подчас на общеэлитарном уровне, собственность) для социальной стабилизации доставшегося ей общества (разговоры 1990 года о том, что министр обязан ездить в троллейбусе, элите категорически не нравились). Знающие люди предупреждали, что религия не сможет заменить идеологию, тем более в постиндустриальном мире, где идеология - условное явление, поскольку на это религия в принципе не способна, но ничего другого у них не было и нет. Так что все "хитрые планы" оказываются из категории "поскрести по сусекам". Ну а конкретно распад марксизма на сталинизм, маоизм, титоизм и проч. - это сложные процессы попыток совместить идеократию с реальным общественным развитием в конкретных странах. В Югославии было очень мало сталинистов, а в СССР - титоистов.
ВЛАДИМИР-III: Дополнение к НЕОСТАЛИНИЗМУ 8.3. Очень показательно литературное крыло современного российского неосталинизма – т.н. «героическая фантастика» (а особенно жанр «попаданцев»). Любая масскультура примитивна по определению, и «героическая фантастика» вполне соответствует своей задаче. Написать роман из жанра «попаданцев» легко. Берется наш современник – как правило, представитель постсоветских поколений (тем, кто в 1991 году первый раз голосовал на референдуме о сохранении СССР, уже исполнилось 47 лет, а значит больше половины населения России родилось уже после распада СССР), который чудесным образом (здесь необходима постмодернистская мистика в рамках постсекулярного взгляда на мир) переносится примерно в 1939-1941 годы, где его (как того гоголевского сумасшедшего) немедленно везут к Сталину, и он «открывает тайны» будущего, а заодно предлагает легкий и простой способ (почти как у антихриста в «Трех разговорах» Вл.Соловьева) сохранить СССР. По закону жанра (при некоторых, почти корейских своими слезами и кровавым потом, трудностях), катарсис – т.е. сохранение СССР на вечные времена – гарантирован. Если автор романа – специалист в истории вооружений, роман будет наполнен скучными тактико-техническими характеристиками. Мораль: попадайте в прошлое, и будет вам счастье. Подобная литература мало что может рассказать об эпохе, куда заносит попаданца, но очень много – о коллективном сознательном и бессознательном современного российского общества. Прошлое автору романа известно, в лучшем случае, по постсоветским учебникам и энциклопедиям, в худшем – по трудам разоблачителей заговоров, и тогда уж попаданцу следует не автоматы Калашникова в 1930-х клепать, а предотвратить жидо-масонский заговор или вторжение серых пришельцев из созвездия Тельца. Более того, автор романа считает советское общество 1939-1941 годов аналогом своих личных идеалов и напоминает того мусульманина-сталиниста, который утверждает, что Сталин был мусульманином, потому что и ислам, и Сталин – это хорошо. К мечте о сохранении СССР прилагаются лютая ненависть к другим странам и народам, православная вера и культ мудро-доброго царя, без которых, что советское, что современное российское общества существовать не могут. Вкупе с постсоветским глубоким презрением в отношении гуманитарных наук компьютерная стрелялка великого прошлого в представлении автора романа о попаданце отличается крайне примитивным пониманием общественных процессов и изобилует механистическими рецептами «исправления» (в этой механической эстетике общества неосталинисты, действительно, подобны сталинистам). Неомонархисты конкурируют с неосталинистами в своем стремлении аналогичным образом сохранить Россию 1913 года, о которой у них столь же приблизительные представления, что и у неосталинистов о сталинском СССР. Столкновение двух неоидеологических специфик жанра способно поставить под вопрос неоднократно декларируемое и неосталинистами, и неомонархистами «примирение красных и белых», чьими наследниками совершенно необоснованно они себя считают. Реальный попаданец из современного российского общества в 1939 году будет моментально арестован за пропаганду религии и национализма, а попаданец из прошлого в 2020 году (будь он хоть сам Сталин) также быстро будет арестован за экстремизм. Желание неоидеологии одновременно сидеть на всех стульях оборачивается падением на пол.
ВЛАДИМИР-III: Далее ЭГАЛИТАРИЗМ: еще одна интересная страница истории. 3.6. Бабизм (1840-е). Крупные движения и изменения в рамках западного общества не могли не оказывать известное влияние на другие цивилизации постольку, поскольку Запад становится в XVII-XX веках центром человечества. В 1848 году начинается и продолжается до 1852 серия бабидских восстаний в Иране. Во главе восстаний стоят представители низшего шиитского духовенства и торговцы из парашиитской секты бабидов. Лидер восстания – Сейид Али-Мохаммед (Баб) находился с 1847 в заключении, хотя и мог поддерживать связь с приверженцами, и был казнен в разгар восстаний своих единомышленников в 1850 году. Бабизм вырос на почве шиитских мессианских настроений, и восстания его приверженцев могут быть отнесены к типичным средневековым социальным протестам, облеченным в религиозную форму (сама по себе религия не в состоянии служить дополнительной основой укрепления конкретно-исторического политического режима), но сводить все лишь к появлению новой религии, как это делали в отношении бабистских восстаний многие несоветские западные историки, было бы упрощением. Советские историки с их безразличием к религиозным ценностям прошлых эпох, наоборот, подчеркивали социально-политическую составляющую движения, которая в целом в доиндустриальном иранском обществе XIX века оказывалась близкой радикальному эгалитаризму Европы того времени. После разгрома восстания и гибели лидера часть бабидов была объединена новой религией, принципиально порвавшей с исламом вообще, – бехаи. Отличительной чертой политических доктрин бехаи является принициальный антимонархизм.
retrograde: ВЛАДИМИР-III пишет: Ну а конкретно распад марксизма на сталинизм, маоизм, титоизм и проч. - это сложные процессы попыток совместить идеократию с реальным общественным развитием в конкретных странах. Вообще это может послужить хорошим уроком на будущее. Какой бы прогрессивной идеология не казалась, она может упороться в реалии и дивергировать в деградирующие местечковые версии. Не исключено, что человечество урок не усвоит и ещё не один раз наступит на социалистические грабли.
retrograde: Если что, я вовсе не призываю вернуться в махровое средневековье. Просто при внедрении очередного социализма в общество нужно же как-то просчитывать все последствия, думать на десятилетия вперёд. Ломать проще, чем строить. Может, ещё поэтому СССР и развалился, что забыли что надо было строить.
ВЛАДИМИР-III: Именно об этом я и подумал, когда писал заключительную главу раздела ЛЕВЫЙ ЭГАЛИТАРИЗМ 3.7. Аграрный радикализм (1870-е). Не смотря на все успехи индустриализации, массовое производство и развитие путей сообщений, европейская деревня XIX века все еще жила своей, отличной от города, жизнью. Крестьяне, выигравшие от буржуазно-антифеодальных революций (особенно крестьянская верхушка – взять хоть российское кулачество, чей золотой век пришелся на эпоху гражданской войны и НЭПа), имели свои, вполне определенные интересы, и поэтому большинство крестьянских партий занимало специфические позиции именно представителей интересов, а не выразителей идеологических утопий. Как правило, крестьянские партии Европы в XIX веке тяготели к умеренному консерватизму, а в середине ХХ века те из них, которые сохранились в круговерти войн и революций (как правило, в странах Скандинавии), сдвинулись к центристскому либерализму. Марксистские партии смотрели на крестьянство и на его партии как на попутчиков в борьбе с буржуазией, но появляются и левые радикальные крестьянские партии. Основанная в середине 1870-х годов молодыми людьми, воспитавшимися за границей под влиянием отчасти Бакунина, отчасти немецких социал-демократов, Сербская радикальная партия сперва носила мечтательно-социалистический, частью народнический, характер, но ближе всего была к радикальному эгалитаризму. После ряда политических процессов, оканчивавшихся смертными казнями (Ефрем Маркович) и тюремными сроками (Пера Тодорович), партия сплотилась, стала на более практическую почву чисто крестьянских требований, провела нескольких своих членов в Сербскую Скупщину и добилась принятия нескольких важных законов (освобождение необходимого крестьянского инвентаря от продажи за недоимки и др.) Обессиленная борьбой с полицейским произволом, партия попыталась осуществить революцию (так называемый «зайчарский бунт» 1883 года), но неудачно. Вожди ее были арестованы и приговорены к смертной казни, замененной долголетним тюремным заключением (Пера Тодорович, Таушанович, Раша Милошевич). Многолетний бессменный лидер партии Никола Пашич (до 1926 года) успел бежать за границу. Поражение Сербии в войне 1885 года с Болгарией, а также финансовое и политическое банкротство, к которому пришло правительство Прогрессивной партии Сербии, вынудили короля Милана Обреновича предоставить заключенным амнистию. Реформа конституции 1889 года привела Сербскую радикальную партию к власти, но руководители ее пошли на компромиссы с королем, сменили название на Народно-радикальную партию, сместившуюся вправо – в либеральную часть спектра. После переворота 1903 года обновленная Сербская радикальная партия, также под руководством Пашича, еще более правеет, и ее уже можно считать либерально-консервативной. Главными противниками радикалов в это время являются либералы из отколовшихся от партии фракций, а после 1918 – уже в новом Юго-Славянском Государстве – либеральная Демократическая партия. Переворот 1929 года, осуществленный королем Александром, в результате чего на какое-то время в Югославии исчез парламент, привел к очередному расколу партии и участию части ее лидеров в королевских правительствах начала 1930-х. В 1935-1941 годах Сербская радикальная партия участвовала в правительственных коалициях, которые меняли идеологическую окраску от правоконсервативной до консервативно-либеральной. Война 1941 года еще раз расколола партию, и после запрета коммунистическими властями эмигранты воссоздали ее в Париже в 1952 году. В 1991 году Воислав Шешель на основе исторического бренда СРП создал крайне правую партию (с элементами неофашизма, по утверждению Энциклопедии Британника), выступающую за Великую Сербию (объединение всех земель, населенных сербами), против членства в НАТО и ЕС, за полную приватизацию государственной собственности, за национальное и православное патриотическое воспитание и усиление государства (сам по себе напрашивается вопрос о вероятности подобных метаморфоз последователей Чернышевского или политизированного толстовства, если бы они реализовались как политические партии). Будучи второй по влиянию политической силой в эпоху Милошевича, партия активно участвовала в боевых действиях в Боснии и Косово, но после 2008, когда часть лидеров решила цивилизовать вчерашних боевиков, переживает расколы и потерю влияния (хотя, в случае поражения правящей в настоящее время фракции бывших радикалов – Сербской прогрессивной партии, может наступить новое возрождение СРП). Если сербские радикалы дрейфовали на протяжении своей полуторавековой истории вправо, то Украинская радикальная партия украинского галицийского писателя Ивана Франко, также крестьянская и первоначально радикально-эгалитаристская, после основания в 1890 на первых порах заметно сдвигалась влево. Часть членов партии именовали себя марксистами, но к марксизму Франко и Павлик (другой лидер партии) относились критически. В 1899 году партия распалась на собственно народников УРП, марксистов – Украинскую социал-демократическую партию и радикальных аграриев – Украинскую национально-демократическую партию, близкую по своим программным положениям к ирландским шинфейнерам. В 1919 эта последняя партия преобразована в либеральную Украинскую трудовую партию, затем преобразованную в еще более правое Украинское национально-демократическое объединение, против которого боролась националистическая ОУН.
ВЛАДИМИР-III: ВЛАДИМИР-III пишет: В 1991 году Воислав Шешель на основе исторического бренда СРП создал крайне правую партию (с элементами неофашизма, по утверждению Энциклопедии Британника), выступающую за Великую Сербию (объединение всех земель, населенных сербами), против членства в НАТО и ЕС, за полную приватизацию государственной собственности, за национальное и православное патриотическое воспитание и усиление государства (сам по себе напрашивается вопрос о вероятности подобных метаморфоз последователей Чернышевского или политизированного толстовства, если бы они реализовались как политические партии). Вот я на что намекаю...
ВЛАДИМИР-III: Ну вот, дописал ЛЕВЫЙ ЭГАЛИТАРИЗМ (завершение): Наблюдателю из XXI века представляется, что левый эгалитаризм доиндустриальной и раннеиндустриальной эпохи остался в тех временах, как явление, неотделимое от семафорного телеграфа и первых паровозов, а затем самая принципиальная и боевая часть эгалитаристов вступила в ряды социалистических сил, оставшиеся же радикалы-опортунисты поправели и уже ничем не отличались от либералов и консерваторов, но на самом деле это идеологическое семейство оказало куда более сильное воздействие на ХХ век и на современный политический расклад, чем кажется на первый взгляд. Основная проблема эгалитаризма обозначена философски еще во времена Платона и Аристотеля – проблема равенства и вообще подобия людей друг другу. Без соблюдения принципа подобия теряет смысл большинство коммуникаций в человеческом сообществе (как если бы люди были настолько разные, что не могли спариваться друг с другом). Но и равенство, доведенное до логического конца, выглядит не менее противоестественным. Вне зависимости от того, откуда пришел универсальный принцип оценки отдельных членов человеческого общества: из практики первых мировых империй, из греческой классической философии или из требований мировых религий, долгое время сам этот принцип был теоретическим и почти никак не влиял на повседневную жизнь Античности и Средневековья. Люди в эпоху слабого государства и немногим более сильного общества элементарно не могли позволить себе роскошь фундаменталистического перфекционизма и регулярной гражданственности. Экономическая практика еще менее соответствовала идеям эгалитаризма. Лишь достигнув известной степени развития, примерно ко временам Великой французской революции, можно было поставить вопрос о равенстве в практическую плоскость. Как всегда бывает, положительному решению данного вопроса мешали, с одной стороны, пережитки прошлого, ощутимые и поныне, с другой – принципиальные противоречия, обнаруживающиеся по мере решения. Вне зависимости от того, гений Шариков или быдло, его трудно было бы уравнять с профессором Преображенским. Критика эгалитаризма «справа» – т.е. со стороны либералов, консерваторов и монархистов в основном сводилась к оплакиванию «порчи» общества и вздыханию по неким «старым добрым временам», когда они могли себе позволить роскошь неравенства, какой бы справедливостью ее не оправдывая. Эгалитаристы, наоборот, бросились в омут социального планирования и регулирования народных масс, стремясь не дать общественным процессам выйти из под контроля. Разумеется, теперь уже – в регулируемом «по науке» обществе – жизнь заметно изменилась сравнительно с партизанскими временами рыцарей и бродячих философов. Кстати, рыцари уже не могли задирать подол каждой крестьянке и ушли, кто в криминал, кто – в пограничные сферы жизни большого общества с мещанскими ценностями и вкусами (наемно-профессиональная армия – едва ли не последнее прибежище этих «негодяев», но тут техника развилась настолько, что военные столкновения рисковали перерасти в глобальное уничтожение и поэтому выродились в декоративно-спортивные мероприятия, мало чем отличаясь от исторических рекконструкций, что не может не оскорблять их ветеранов). Эгалитаристская организация общества базировалась на мощных средствах гомогенизации каждого своего члена: всеобщей школе (где учились говорить и писать единообразно в национальном масштабе), призывной армии, членстве во всевозможных массовых организациях, средствах массовой информации (которые все ругают за «дебилизацию», но продолжают потреблять), стандартах брака и семьи. Отдельные недовольные будут бунтовать против этого «человейника», но альтернативой уже будет не перестройка такого общества (печаль некоторых современных теоретиков по поводу безвозвратно ушедших временах охотничье-первобытного общества способна привести разве что на необитаемый остров, но 99% населения туда не отправишь – прав Энгельс: чтобы варварам оставаться варварами, они должны быть малочисленны), а эскапизм недовольных. Впрочем, можно научиться влиять на массовое эгалитарное общество, подвергаясь минимальному влиянию в ответ с его стороны – социальные навыки должны совершенствоваться. После французской революции церковные организации (прежде всего, католические) вспомнили о своих функциях по управлению обществом – появился религиозно-политический эгалитаризм. Эгалитаризм в области патриотизма породил национализм. Фашизм – также разновидность эгалитаризма вождистского типа, но достаточно правого (хотя, как показано на примерах выше, мутация левого эгалитаризма в правый вполне возможна – если отельный человек приковал себя к общественным интересам, он не может считать свою страну, нацию, народ неправыми ни при каких обстоятельствах). Есть и системные возражения против эгалитаризма. В современных условиях социал-демократы являются умеренными эгалитаристами, ищущими компромисс между равенством возможностей и равенством результатов, и выступают за сглаживание имущественных и доходных различий; основным инструментом они считают государственное регулирование (налоговая политика, дотации, социальные программы, которые можно объединить понятием государства благосостояния). Государство – вообще самый сильный рычаг реализации эгалитарных принципов. Неоконсерваторы отрицательно относятся к идее равенства, считая ее противоречащей принципу свободы и природе человека, подрывающей эффективное функционирование общества, его экономической системы, порождающей иждивенческие настроения. За это социалисты (и прочие эгалитаристы, включая патриотов и фашистов) подозревают неоконов в анархистских намерениях по подрыву устоявшихся общественных отношений и предлагают свои рецепты.
ВЛАДИМИР-III: Дополнение к КЛАССИЧЕСКОМУ МАРКСИЗМУ 4.6. Также социологи (и не только Питирим Сорокин) подвергли критике слишком уж схематичную теорию классовыой борьбы и даже замахнулись на само понятие «класса» (здесь у марксистов случилось бездумное повторение терминологии французских историков – симпатизантов «третьего сословия»).
ВЛАДИМИР-III: Дополнение к ЛЕВОМУ НАРОДНИЧЕСТВУ 4.9. Основной вопрос, на котором большевики впоследствии ловили левых народников, – вопрос форсированного индустриального развития, который все же не стоял на повестке дня у эсеров и народных социалистов, что объективно сделало бы страну слабее во второй мировой войне (впрочем, здесь уже начинается послезнание, да и сами большевики провозгласили индустриализацию конкретной страны священной обязанностью только к концу 1920-х, а в 1900-х были совсем иные дискуссии).
ВЛАДИМИР-III: Дополнение к НАЦИОНАЛ-КОММУНИЗМУ 4.20. Причисление Никиша к числу идеологов консервативной революции – вопрос очень спорный (даже если это справедливо, он был самым левым из таких "консерваторов", а после 1949 становится апологетом ГДР).
ВЛАДИМИР-III: Дополнение к КОММУНО-ПАТРИОТИЗМУ 4.29. Гипотеза существования в КПСС еще с 1960-х некоей «русской партии», чьи политические взгляды чудесным образом совпадают со взглядами очередного популяризатора, пишущего о ней после 1995 года, остается на совести соответствующего популяризатора. Историю современного российского коммуно-патриотизма следует начинать с попыток Полозкова и Зюганова в 1990-1991 годах помешать намерению Горбачева и Яковлева превратить КПСС в партию демократического социализма.
полная версия страницы