Форум » Заклепкометрия » "лгали, лгут и будут лгать..." Очерки российских идеологий ХХ-XXI вв. » Ответить
"лгали, лгут и будут лгать..." Очерки российских идеологий ХХ-XXI вв.
ВЛАДИМИР-III: Взялся, наконец, за этот труд, который я замышлял еще в нулевые годы - критический обзор идеологий, их истории от зарождения в качестве ментальных структур индустриальной эпохи и до вырождения к концу ХХ века (плюс оценка современного состояния). Первая часть должна иметь продолжение: во второй части (которая займет 60-70%) речь пойдет о российских идеологиях от декабристов до нашего времени. Информации собрано вполне достаточно, а также обнаружил, что не смотря на смену симпатий и антипатий зав последние 10-12 лет, я вряд ли в 2005 году писал бы иными словами и определениями (а это значит, что базовые представления автора не изменились)))). Для начала общий обзор идеологических течений: ИДЕОЛОГИИ. 1. Либерализм. 1.1. Классический республиканизм (Макьявелли). 1.2. Вигизм (1680-е). 1.3. Классический либерализм (Монтескье) (1710-е). 1.4. Республиканский патриотизм (1790-е). 1.5. Республиканский федерализм (1790-е). 1.6. Национал-либерализм (Германия) (1800-е). 1.6.1. Декабризм (1810-е). 1.7. Джорджизм (1870-е): уравнительное налогообложение. 1.8. Социальный либерализм (1880-е). 1.9. Консервативный либерализм. 1.10. Национал-прогрессизм (около рубежа XIX-XX вв). 1.11. Исламский либерализм (Ата-Тюрк) (1920-е) (?) (младотурки: 1860-е; джадиды: 1900-е). 1.12. Неолиберализм (1930-е): активная государственная политика. 1.13. Либертарианство (1940-е). 1.14. Неоклассический либерализм (левый либертарианизм) (1960-е). 2. Консерватизм 2.1. Торизм (1680-е). 2.2. Либеральный консерватизм (Берк) (1790-е). 2.3. Классический традиционализм (1800-е). 2.4. Монархический абсолютизм (легитимизм; самодержавный монархизм) (1800-е). 2.5. Клерикализм (Де Местр) (1800-е). 2.5.1. Ультрамонтанизм (1800-е). 2.6. Конституционный монархизм (1810-е). 2.7. Джексонианство (1820-е). 2.8. Теодемократизм (1840-е). 2.9. Солидаризм (1850-е). 2.10. Интегрализм (1880-е). 2.11. Дистрибутивизм (около рубежа XIX-XX вв). 2.12. Национал-консерватизм (около рубежа XIX-XX вв). 2.13. Популяризм (христианская демократия) (начало ХХ века). 2.14. Социальный консерватизм (начало ХХ века). 2.15. Младоконсерватизм (1910-е). 2.16. Фундаментализм (1910-е). 2.17. Интегральный традиционализм (Генон, Эвола) (1920-е). 2.18. Голлизм (1940-е). 2.19. Неоконсерватизм (1970-е). 2.20. Палеоконсерватизм (1980-е). 2.21. Коммунитаризм (1990-е). 2.22. Христианский реконструкционизм (1990-е). 2.23. Теоконсерватизм (2000-е). 3. Социализм 3.1. Мютюэлизм (Прудон) (1820-е). 3.2. Сенсимонизм (1820-е). 3.3. Фурьеризм (1820-е). 3.4. Анархо-социализм (1830-е). 3.5. Классический марксизм (1840-е). 3.6. Христианский анархизм (1840-е). 3.7. Христианский социализм (1840-е). 3.8. Левое народничество (1860-е). 3.9. Социал-реформизм (1880-е). 3.10. Фабианский социализм (1880-е). 3.11. Социалистический сионизм (1890-е). 3.12. Желтый социализм (1900-е). 3.13. Лейборизм (1900-е). 3.14. Большевизм (1910-е). 3.15. Исламский социализм (1910-е). 3.16. Буддийский социализм (1920-е). 3.17. Национал-коммунизм (1920-е). 3.18. Неосоциализм (1930-е). 3.19. Сталинизм (1930-е). 3.20. Троцкизм (1930-е). 3.21. Арабский социализм (1940-е). 3.22. Демократический социализм (1940-е). 3.23. Титоизм (1940-е). 3.24. Африканский социализм (1950-е). 3.25. Классический коммунизм (1950-е). 3.26. Коммуно-патриотизм (чучхэ? 1950-е; Зюганов: 1990-е). 3.27. Маоизм (1950-е). 3.28. Еврокоммунизм (1960-е). 3.29. Фиделизм (1960-е). 3.30. Экосоциализм (1960-е). 3.31. Ведический социализм (1970-е). 3.32. Китайский социализм (1980-е). 3.33. Боливарианизм (Уго Чавес) (1990-е). 4.Фашизм. 4.1. Национал-синдикализм (1910-е). 4.2. Классический фашизм (1920-е). 4.3. Клерикальный фашизм (1920-е). 4.4. Монархо-фашизм (1920-е). 4.5. Национал-социализм (1920-е). 4.6. Революционный национал-социализм (1930-е). 4.7. Фалангизм (1930-е). 4.8. Неофашизм (1950-е). 5.Национализм. 5.1. Общий патриотизм. 5.2. Государственный патриотизм. 5.3. Этнический национализм. 5.4. Религиозный национализм. 5.5. Правое народничество (почвеничество). 6.Особые идеологии «анти… 6.1. Антимонархизм (1820-е) 6.2. Антибольшевизм (антикоммунизм) (1910-е). 6.3. Антифашизм (1920-е). 6.4. Антилиберализм (1990-е). Не правда ли, пестрый спектр?)))) Каждое из этих течений будет охарактеризовано (30% книги), а затем посмотрим как это реализовывалось с "российской спецификой".
ВЛАДИМИР-III: Продолжение ПОСТСКРИПТУМА: В либерально-социалистическом постидеологическом постиндустриальном мире у соответствующего мирового порядка появились не столько конкуренты, сколько враги, которые полноценными конкурентами стать не способны. Они неизбежно маргинализируются и в лучшем случае становятся пугалом в глазах большинства человечества. В 1990-2010-х видим на политической карте мира за пределами общего экономического пространства (приблизительно совпадающего с ВТО – Всемирной Торговой Организацией) последние реликтовые островки тоталитаризмов ХХ века – КНДР и Кубу (хотя во Вьетнаме и Лаосе сохраняется политическая система 1970-х, эти страны еще в середине 1980-х перешли к экономической либерализации, поэтому их можно рассматривать как вариант, близкий к китайскому, или сингапурскому, поскольку в Сингапуре также сохраняется система «мягкой однопартийности», но во главе не с коммунистической, а с социал-демократической, резко сдвинувшейся к консервативному либерализму, партией). КНДР быть альтернативой чему-либо в принципе не может. Куба после смерти Фиделя Кастро в 2016 находится на распутье: в 2018-2019 принята новая конституция, согласно которой на Кубе признается частная собственность, частная торговля и свободный рынок, а также презумпция невиновности, вводится запрет на дискриминацию на почве сексизма, гендерной идентичности, сексуальной ориентации, этнического происхождения и инвалидности, иностранные инвестиции признаются важным фактором экономического роста. При этом сохранена монополия на власть Коммунистической партии Кубы, и в этом видно желание пойти по «китайскому пути» (насколько это вообще возможно в Карибском море). Волна левого боливарианства, игравшая существенную роль в латиноамериканской политике за последние 20 лет, скорее всего, идет на спад. Боливарианский режим в Боливии свергнут, а президент Эквадора Морено – формально политический наследник боливарианца Корреа – перешел к сближению с США. Другой тип врагов Запада – религиозные фундаменталисты, преимущественно мусульманские. В 2001-2002 годах по горячим следам атак на нью-йоркские небоскребы и Пентагон обывателю казалось, что ось мировой истории действительно повернулась, и мы обречены следить в ближайшие десятилетия за поражением Запада в войне цивилизаций, причем поражением именно в пользу ислама. Но прошло 10, почти 20 лет, и ничего, по существу, в худшую для Запада сторону не изменилось. «Войны с терроризмом» (после 2001 года уже любая страна желает вести войну исключительно только с террористами, и скоро Куликовскую битву будут в учебниках именовать «спецоперацией по борьбе с татаро-монгольскими террористами») происходили на территории Ближнего Востока, но западные страны (США, Великобритания) и ранее там присутствовали. Ни в одной стране после 2001 года исламисты не пришли к власти достаточно надолго, чтобы создать проблемы для региона в целом, тем более в глобальном масштабе. В 2001-2002 годах режим талибов в Афганистане свергнут совместными усилиями западных стран и северной оппозиции. В 2013 году светские военные свергли исламское правительство Египта, пришедшее к власти в 2012 году и опиравшееся на созданную еще в 1928 группировку «братьев-мусульман». После ряда успехов в 2015 году теократическое Исламское Государство Ирака и Леванта к 2019 году практически уничтожено (не может не удивить отрицательное к нему отношение со стороны православной общественности – вот так их всех по очереди «либерально-мондиалистские безбожники» и перебьют). Остальные исламистские группировки добились за последние 20 лет куда меньших успехов. Даже в Судане, правивший с 1989 года исламистский режим, ориентированный на «братьев-мусульман», свергнут в 2019 году светскими военными. Подобно тому, как во второй половине ХХ века оказалось невозможным создать общеарабский антиамериканский и антиизраильский фронт, та же неудача постигла в начале XXI века создание единого исламского фронта. Причина в том, что никакого исламского единства не существует, и это такая же фикция, как «христианское единство» (особенно в условиях североирландской борьбы католиков с протестантами). Шиитское республиканское правительство Ирана – злейший враг исламских суннитских монархий Аравийского полуострова. Иран, правда, заключил официальный союз с правящим в Сирии алавитским меньшинством (которое, по инерции советского внешнеполитического наследства, поддерживает современное правительство России), а также тайный союз с умеренными шиитами – хуситами Йемена, которые на текущий момент контролируют центральную часть страны, но это максимально возможный внешнеполитический успех Ирана. «Братья-мусульмане» не могут найти общий язык ни с иорданской исламистской Партией освобождения, ни с талибами, ни с салафитами Саудовской Аравии. Еще меньше вероятность союза арабских и иранских мусульман с правящей в Турции консервативно-мусульманской Партией справедливости и развития во главе с Эрдоганом. За исключением нефтяных эмиратов, исламские страны продолжают тяготеть к мировому полюсу бедности, и за последние 20 лет ничего принципиально не изменилось. За те же десятилетия мусульмане потратили 99% сил и средств на борьбу друг с другом, и на борьбу с Западом уже мало что оставалось. Обещанное завоевание-заселение Европы сплошь бородатыми исламистами также откладывается на неопределенный срок. Не всякий эмигрант из стран Ближнего Востока и Северной Африки – мусульманин (среди них достаточно много христиан и неверующих), и не всякий мусульманин – фундаменталист. Религиозные геополитики вбили себе и публике в голову, что люди разных цивилизаций едва ли не относятся к разным биологическим видам, и уж точно у них нет и не может быть ничего общего в ментальности, но мусульмане и немусульмане вполне могли взаимодействовать и в XII, и в XIX веках. Светские авторитарные режимы постсоветской Средней Азии и Азербайжана также сохранились.
ВЛАДИМИР-III: Столь же мало шансов у неоидеологий (неофашизма, неосталинизма, неомонархизма, неотрадиционализма и др.) Неоидеологии – тепличные растения, которые могут существовать только в условиях государственного покровительства (то или иное государство, конечно, цинично использует их адептов, когда надо лаять на соответствующий объект ненависти, но не выкидывает этот инвентарь, вдруг еще понадобится). Показательно, что все виды православного фундаментализма в России первым делом стараются заручиться поддержкой властей – и это не только рудимент византийских времен, неоидеология ничего не может сказать среднему человеку постидеологической эпохи: антикварные увлечения неоидеологов мало кого за пределами малочисленных групп рекконструкторов интересуют, а все остальное – вне компетенции неоидеолога. Какие бы не происходили революции и перевороты за последние десятилетия, ни разу нигде эта публика не получала доступ к реальным рычагам власти. К счастью для них изобрели интернет, где – в виртуальном пространстве – воздвигнуты неоидеологические воздушные замки (отдельный вопрос: неоидеологии инициировали виртуальную реальность, или наоборот – виртуальная реальность стимулировала развитие неоидеологий?)
thrary: ВЛАДИМИР-III пишет: Но в целом рост аграрной части ВВП - в т.ч. в доиндустриальную эпоху - был гораздо более медленным, чем рост индустрии в XIX веке Буржуазні (тоб-то капіталістичні) революції у Нідерландах та Англії це 17те сторіччя. Активний перевід сільського господарства на капіталістичні рейки почався у ст. 15му... Індустіяльна ера не є капіталізм.
ВЛАДИМИР-III: Совершенно согласен. Здесь терминологическая невнятица, которая еще больше запутывается. Правы те, кто считает, что "капитализм" можно обнаружить хоть в шумерских протогородах и тем более в финикийских колониях и метрополиях. С момента появления денег (золотые и серебрянные кольца в Древнем Египте) уже можно говорить о рентах, ценах, курсах валют и прочих признаках капитализма. Подозреваю, Шафаревич с его поисками социализма в Шумере и у Инков просто полемизировал с теорией панкапитализма. Но - масштабы! Какими бы большими города не были в Древнем Египте, подавляющее большинство населения - селяне. То же самое даже в Риме, не смотря на огромные города, развитую городскую культуру и разорение парцеллариев. То же самое - в Китае, Индии, средневековой Европе, как правило, в средневековых мусульманских странах. Города были, но они замыкались в своем патрицианском уюте, и их экономика как-то параллельно развивалась с деревенской. А сельская экономика, ежу понятно, до XIX века не могла не быть аграрной, и какие бы там не крутились деньги, общий экономический рост почти не превышал естественный рост населения. Рассеяная мануфактура?.. То же самое. Рынок ее сбыта в городе узок (мало горожан), а крестьянский рынок широк, но беден. Нет, все-таки развитие индустрии, превращение "капитализма" в "индустриальный капитализм" должно было резко ускоррить темпы экономического роста - так и получилось. Да, уровень жизни рабочих растет, но отстает от роста уровня жизни буржуев - вот на что надо было обращать внимание менеджеру, а затем совладельцу хлопкопрядильной фабрики Ermen & Engels в Манчестере Фридриху Энгельсу - он разве не замечал, что его доходы растут быстрее средней заработной платы? Вот таблица роста городского населения: https://en.wikipedia.org/wiki/Urbanization Если численность горожан в Империи Великих Моголов достигла 15% населения. это был уже пик, а так до 1800 - около 10% - не более, а то и меньше. Или как Вам эта картина? - Джакарта. Наши дни. Ложная урбанизация - трущобы. Вопрос первый: насколько уровень жизни жильцов этих скворешников ниже (или выше???), чем у них на родине (например, в джунглях Борнео или Ириан-Джая)? А второй - насколько это типично для Европы XIX века - т.е. была ли в Европе XIX века именно ложная урбанизация? Вот этот второй вопрос требует еще более обширного изучения.
ВЛАДИМИР-III: Дополнение к ЛЕВОМУ ЭГАЛИТАРИЗМУ: Находясь с общей когорте левых политических движений, современные эгалитаристические движения воспринимают социалистические, либеральные, националистические программные положения. Например, советские политологи затруднялись определить политическую ориентацию марокканского Национального союза народных сил (существовал в 1959-2005 годах) и ограничивались констатацией того, что партия «выражает интересы средней и мелкой буржуазии, интеллигенции, студенчества, части рабочих и крестьян» – собственно, это и есть цель левого эгалитаризма.
ВЛАДИМИР-III: Дополнение к АНТИКОММУНИЗМУ 7.3. Все антикоммунисты сходятся на том, что, борясь с нищетой и угнетением, в т.ч. угнетением со стороны государства, коммунизм, в конечном счете, устанавливает еще худшую диктатуру при сомнительных успехах в плане борьбы с бедностью. Революционер обнаруживает, что революция – лишь краткий миг, а послереволюционная жизнь оказывается таким же безвременьем, как и дореволюционная – в этом секрет предпочтения перманентной революции.
thrary: ВЛАДИМИР-III пишет: Но - масштабы! Какими бы большими города не были в Древнем Египте, подавляющее большинство населения - селяне. У тому і ньюанс -- у нідерландах та англії на капіталістичні рейки *спочатку* перейшло сільське господарство. Тоб-то не лише промислової революції не було, ай міста ще феодальні були, а капіталізм вже був. Дивись фрігольд та копигольд. Так я вищче не помилявся -- 15 ст. широке розповсюдження копигольду.
ВЛАДИМИР-III: Да, но какое это оказывало влияние на существенное (!) повышение уровня жизни? Конечно, при Шекспире люди в целом в Англии жили богаче, чем во времена ЧЕРНОЙ СТРЕЛЫ Стивенсона, но намного ли, и как это сравнить с ростом за 100 лет (1800-1900 гг)?
thrary: Ваварвікський університет у каже, що в середньому між 1300 та 1490 зростання ВВП не було. З 1490 по 1700 середнє зростання ВВП було біля 0.5%, причому зростання ВВП у сільському господарстві було біля того ж самого 0.5%, та у промисловості трохи менше 0,7%, при зайнятості 35% у сг, і 21% у промисловості.. A. Annual wage bill Agricultural families (millions) Days worked per family Total days worked (millions) Wage (d per day) Wage bill (£m) 1300 0.74 381 282 1.26 1.48 1380 0.40 331 132 2.93 1.61 1450 0.38 266 102 3.40 1.44 1600 0.64 404 258 6.22 6.68 1700 0.62 405 249 8.94 9.29 Треба детальніше це вкурювати https://warwick.ac.uk/fac/soc/economics/staff/sbroadberry/wp/pre1700v2.pdf For the period between 1270 and 1700, we find English per capita income growth of 0.20 per cent per annum on average. For the period 1700-1870, we find British per capita income growth of 0.48 per cent per annum, тобто я недооцінював промисловість, у якій зайняті 2/3 від зайнятих у сільському господарстві, але треба розуміти, що туди включається і сільська промисловість, за межами міст, особливо північній англії, що були скоріше гарнізонами ніж містами, що у сучасному, що у середневічному розумінні.
ВЛАДИМИР-III: thrary пишет: 21% у промисловості.. Ремесла? thrary пишет: З 1490 по 1700 середнє зростання ВВП було біля 0.5% А на д\н?
ВЛАДИМИР-III: Дополнение к ПОСТСКРИПТУМУ: Популистский лозунг «Мы здесь власть!» также представляет угрозу для сервократии, потому что противопоставить ему сервократия мало что способна. Главный тезис сервократической политологии – обеспечение, пусть даже не вполне справедливыми и законными методами, стабильности – сомнителен. Поскольку для сервократии народ перестает быть источником власти, она быстро скатывается к замене суверена на «великую личность» (великую, опять же на фоне общей сервократической серости). «Великая личность» гарантирует стабильность здесь и сейчас, а о завтрашнем дне, как о неминуемой смерти, средний человек предпочитает не задумываться. Вообще, когда те или иные политики обещают сохранение стабильности, им подсознательно представляется, что нынешние кризисы пройдут, и все наладится, а в будущем их ожидает тишь-блашь, но в реальности через 10, 20, 30 лет новые кризисы возникают с той же силой, что и сейчас, а сопротивляемость системы не увеличивается. В самый неподходящий момент «любимый руководитель» помрет, или сбежит, или потеряет способность мало-мальски адекватно реагировать на ситуацию. Режимы личной власти редко способны пережить своего главу, в то время как коллегиально-демократические системы (даже олигархического типа) могут существовать веками (пример – Генуэзская и Венецианская респрублики, прожившие по 700-900 лет). Возникает вполне закономерное сомнение в возможности существования сервократии как таковой, поскольку трудно представить население, настолько принципиально отвернувшееся от власти и не предпринимающее попыток поставить ее под контроль. Из истории известно, что самые «недемократические» лидеры, как не странно, в гораздо большей степени зависят от общественного мнения, чем технические чиновники демократических систем, и если «любимый руководитель» слишком уж противостоит интересам влиятельных групп общества, это заканчивается его скорым свержением и даже физическим уничтожением (в истории России два самых ярких примера – судьбы Петра III и Павла I). Но случай сервократии – особый. Она возникает в постидеологических обществах, точнее, в обществах, свергших идеократический режим, и в известном смысле является полной противоположностью идеократии (последние «мамонты» идеократии это замечают и мечут молнии гнева в адрес «выродившейся» номенклатуры, «дефектной элиты»). Обрушение идеократии приводит к дискредитации любой идеологии и вообще «честной политики» (идеократия отличается честностью, потому и рушится в тех условиях, в которых «гиена» сервократии способна выжить), общество привыкает жить отдельно от государства, а номенкладура привыкает к бесконтрольности со стороны общества (внутрикорпоративный контроль за качеством управления существует, но он никогда не ставит под вопрос само существование сервократии, если оно само по себе снижает качество управления). Временами происходящие попытки вновь идеологизировать циничную сервократическую систему, если они не ограничиваются, так сказать, общими разговорами о вреде табака, ведут ее в могилу и закономерно отторгаются системой. Но кто это понимает?
ВЛАДИМИР-III: Дополнение к ПОСТСКРИПТУМУ: Олигархия в качестве умеренной альтернативы демократической системе получила ожидаемую апологию от Анны Рэнд (фон Хайек и фон Мизес также благосклонно относились к капиталисту). Ожидаемую потому, что неприязнь либертарианства к массе приводит закономерно к апологии сильной личности, в т.ч. в экономической сфере. Очередной зигзаг справедливости требует признания заслуг выдающихся людей. Аристотель употреблял термин «олигархия» в значении «власть богатых», противопоставляя ее аристократии. Аристотель считал, что существуют три идеальные формы правления: монархия, аристократия и полития (демократия), каждая из которых вырождается в неправильные формы – тиранию, олигархию, охлократию, соответственно. После 1789 года во Франции мыслители того времени возродили и расширили перевод этого забытого и практически не употреблявшегося древнего термина «власть немногих» и дали ему новое определение: «слияние политической и экономической власти». Вредность этого явления объяснялась тем, что такое слияние ведет к коррупции, недобросовестной конкуренции и монополизму, что в свою очередь подрывает экономику страны и делает ее слабой и неконкурентоспособной на международном уровне. При олигархии цены растут, а качество продукции падает, так как экономических конкурентов внутри страны олигархи подавляют политическими средствами в интересах своих собственного производства. Таким образом, олигархия склоняется к тому, что сторонники свободного рынка (Рэнд в т.ч.) считают вредным для него. Но свободный производитель в условиях реальной экономики рискует выродиться в такую же абстракцию, как и свободный избиратель в любой политической системе. С тех пор термин олигархия стал регулярно употребляться в расширенном смысле. В 1911 году немецкий социолог Роберт Михельс сформулировал «железный закон олигархии», согласно которому демократия в принципе невозможна в крупных обществах, и любой демократический режим неизбежно вырождается в олигархию. Примерами могут быть: власть номенклатуры в коммунистических странах, корпоратократия или плутократия во многих западных демократических странах (особенно на федеральном уровне в США), компрадорская буржуазия в развивающихся странах. Нельзя сказать, что на Западе с олигархией никто не борется – антитрестовское законодательство в США и Канаде появляется еще в 1889-1890 годах, но для всех противников западного либерализма несоответствие заявленных им идеалов и политической реальности всегда было одним из главных аргументов критики. В 2013 году вышла и оказала сильнейшее влияние на современный левый крен в мировой политике книга французского экономиста Тома Пикетти «Капитал в XXI веке» – автор, однако, рассматривает экономику с века XVII и приходит к выводу, что концентрация богатства будет возрастать, если уровень доходности капитала выше, чем уровень экономического роста. Пикетти приводит аргументы, что в долгосрочной перспективе это приведет к концентрации богатства и экономической нестабильности, и предлагает создать глобальную систему прогрессивных налогов на богатство с тем, чтобы обеспечить условия для равенства и избежать попадания львиной доли богатств под контроль абсолютного меньшинства. Постсоветский телезритель сразу же вспоминает булгаковского Шарикова, но любое государство, посредством налоговой системы, «отнимало и делило» еще со времен фараонов. Основная критика такой концепции лежит в области опасности государственного вмешательства (иного способа общественного контроля, чем государственное вмешательство, пока не изобретено) в экономическую сферу, сращивания государства с олигархатом и тому подобных прогнозов. В современной России власть часто обвиняют в своего рода «денежной идеологии», в олигархическом представлении о том, что все покупается (оппозиционные политики, зарубежные террористы, элиты Запада). Даже в постидеологическом мире, где уже нет бескорыстных идеологий (разве что у террористов-смертников либо у безнадежных диванных аутсайдеров, у которых все равно никто ничего не купит), хотя и существует базовый либерально-социалистический консенсус, подобный «экономический» подход к политике сулит много разочарований. Дело даже не в нехватке денег для подкупа (и такое происходит сплошь и рядом). Постсоветские общества, лишенные любой идеологии (в т.ч. постидеологии, а замена идеологии религией – самый неудачный вариант), но не сумевшие создать демократические системы, схожие с выжатым лимоном конца эпохи, когда все творческие силы ушли на социалистический эксперимент, а мир вокруг не станет ждать зашедшее в дебри самопоиска общество, вынуждены использовать коррупцию в качестве смазки государственной системы, но на выходе получают очень неэффективную модель управления, которая не может конкурировать на равных, даже при прочих равных условиях, с теми, конкуренция с которыми – вопрос престижа «встающих с колен». Борьба с коррупцией в условиях сервократии превращает в олигархов самих чиновников. Не стоит обольщаться: система, при которой существуют абсолютно неподкупные суды (и независимые от других ветвей власти), эффективные, подотчетные избирателям и регулярно сменяемые чиновники, экономические гиганты, играющие на равных с малым бизнесом – все это утопия, но вероятность такого положения все-же отличается в разных странах. В США и Германии уровень коррупции ниже, чем в России или Венесуэле. Следовательно, возможностей реализации подкупа меньше.
ВЛАДИМИР-III: Завершение ПОСТКРИПТУМА: Другой процесс, как будто, способен составить серьезную конкуренцию либерально-социалистическому миропорядку. Это рост влияния и поддержки правопулистских партий, которые могут быть отнесены к правоконсервативной части спектра. Бхаратия джаната пати в Индии, Движение Великой Индонезии, Национальная партия в Бангладеш, бразильская Социал-либеральная партия, Партия «Единая Россия», филиппинская партия «Лабан», правивший до 2016 года режим Бирмы-Мьянмы, корейская Партия новых рубежей, Народно-демократическая партия Узбекистана, колумбийский Демократический Центр, южноафриканский Демократический Альянс, Юбилейная партия Кении, Национальное движение сопротивления Уганды, Национальный союз защиты демократии в Бурунди, Объединение тоголезского народа, Демократическая партия Туркменистана, Партия «Новый Азербайджан», Республиканская партия Армении, сальвадорский Националистический республиканский союз, большая часть религиозных партий Израиля – все эти партии либо являются (или являлись за последние 20 лет) правящими, либо стоят близко к власти в своих странах. В Европе также нарастает волна правопопулизма. Приход к власти в Италии в 1994 году Сильвио Берлускони – эдакого либерального неофашиста (в результате борьбы с мафией, которая обрушила систему центристских партий Италии) – воспринимался как отдельное недоразумение, но после 2000 года правоконсервативные партии оказались у власти в Венгрии (с 2010), в Польше (2005-2010 и с 2015), в Сербии (с 2014). Аналогичные партии представлены в парламентах Бельгии, Германии, Греции, Дании, Испании, Латвии, Нидерландов, Норвегии, Словакии, Словении, Чехии, Швеции, Эстонии. Во Франции кандидат Национального фронта дважды выходил во второй тур президентских выборов (2002 и 2017 годы). Правые националистические партии также приходили к власти в Австрии, Словакии и Хорватии, где Хорватское Демократическое Сообщество стало в 1990 государствообразующей партией страны. В целом (по авторским подсчетам) популярность правоконсервативных партий Европы с 2000 по 2020 год выросла с 6 до 16%. При этом сразу видно, что рост популярности европейских правоконсерваторов (да и тех же правоконсерваторов в мировом масштабе) происходил на протяжении последних двух десятилетий не за счет центристских партий либералов, либерал-консерваторов и демохристиан, а за счет левых – социалистов и социал-демократов (популярность социал-демократических партий Европы за тот же период снизилась с 39 до 24% – хотя, конечно, в конце 1990-х популярность европейской социал-демократии была рекордной за всю ее историю, и почти во всех странах ЕС находились у власти левые правительства). Является ли эта тенденция чем-то принципиально новым (как коммунизм и фашизм в 1920-х), или современному правопопулизму можно аналогии в недавней идеологической истории? Даже в рамках монархической политической системы правопопулизм не может себе позволить роялистский снобизм, от классических националистических движений его отделяет невозможность прямого декларирования патриотических мифов, в мусульманских странах местные правопопулистские партии отличаются от исламистских меньшей степенью серьезности восприятия религии и ее требований к обществу, был бы жив СССР, советские пропагандисты поставили на правопопулистах жгучее клеймо «профашистский», но и тут данная правая постидеология далека от идеологических баталий межвоенного двадцатилетия, либеральный консерватизм слишком уж близок к либерализму вообще – в этих пределах в последние десятилетия развиваются правоконсервативные популистские движения, а в прошлом к их числу можно отнести самых разных акторов на политической сцене – от племенных вождей, заседающих в парламентах некоторых африканских стран до правых военных режимов в Европе 1920-1930-х годов (Болгария, Венгрия, Греция, Испания, Польша, сюда же относятся петэновский режим Франции и китайские «милитаристы» той же эпохи). Клерикальные христианские партии, враждебные христианской демократии, в пользу которой склонились, в конце концов, Ватикан и основные протестантские церкви. Низовые антисемитские движения. Общинные партии, стремящиеся объединить все политические течения внутри своей этнической группы. Правые союзы оставшихся не у дел фронтовиков первой мировой. Семейные партии, борющиеся с левым видением семейных ценностей, как подчиненных общественным интересам. Американский Ку-клус-клан. Считается, что правопопулисты составляют заметную (но не основную) часть современной поправевшей Республиканской партии США, и Трамп – их лидер. В ХХ веке их объединял страх перед «красной опасностью», в последние 30 лет – неприятие либерального «нового мирового порядка». Больше у них нет ничего общего, и даже антииммигрантская риторика, важная для европейских стран, не говорит ничего ни уму, ни сердцу бразильца или индонезийца (а в России Движение против нелегальной иммиграции оказалось одним из самых крупных противников правящей партии). Будучи консерваторами, правопопулисты лишь привычно реагируют на очередные новшества либералов, и эта реакция подчас приобретает причудливые очертания в условиях размытости идеологических позиций. В этом глобальном течении нет ни общего отношения к государству, ни такового же – к религии (одни правопопулисты всерьез воспринимают религиозную картину мира, другие – равнодушны к ней, третьи относятся по-вольтеровски, считая религию лишь одной из опор общественной стабильности). Не думайте, что перед нами некий правый интернационал, столь же скоординированный и управляемый из единого центра, как Коминтерн 1920-х – собственно, не существует какого-то международного объединения правоконсервативных партий. Некоторые из этих партий входят в состав либерально-консервативного Международного демократического союза (создан в 1983 году Рейганом, Тетчер, Гельмутом Колем и Жаком Шираком) – Бхаратия джаната пати, Венгерский гражданский форум, Сербская прогрессивная партия, часть европейских – в состав объединений евроскептиков при Европарламенте, а большинство вообще ни с кем не аффилировано. Существенное влияние на политику подобных партий оказывает приход к власти – партия становится гораздо более умеренной и близкой к либеральному «новому мировому порядку», сколько-нибудь деятельной борьбы с которым от нее уже не стоит ждать (приди завтра к власти во Франции Национальный фронт (Национальное объединение), новое правительство не отменит санкций в отношении России и не начнет процесс выхода страны из ЕС). Отдельные программные положения правопопулистов вполне могут быть воприняты всеми политическими силами той или иной страны и реализованы (ужесточение миграционного законодательства, отказ от мультикультурализма), но в целом постидеологический либерально-социалистический тренд мировой политики сильнее, а прагматизм заставляет любое правительство, какие бы лозунги (большей частью для внутреннего потребления) оно не бросало в массы, действовать, исходя из своих реальных возможностей и реальных целей. Можно в определенной степени считать характерным для всех подобных движений патернализм, но аналогичная практика известна в политике мексиканской левой социалистической Институционно-революционной партии или германского ХДС. Размытость идеологических ориентиров позволяет популистам из левой части политического спектра спокойно перетекать в правую: например, Бхаратия джаната пати в Индии в 1980 году возникла в результате раскола Партии народа, объединявшей правых, левых и центристов, а «Единая Россия» в 2002 году включила в себя блок «Отечество – вся Россия», который позиционировал себя в качестве левой альтернативы либерально-консервативному черномырдинскому «Нашему Дому – России». Известно, что фашисты в каждой отдельной стране Европы 1930-х очень недоверчиво смотрели на своих идеологических собратьев в соседней стране, и лишь военно-экономический генемонизм Германии создал иллюзию «фашистского интернационала» в начале 1940-х. Та же проблема у правоконсерваторов в начале XXI века. Национальные интересы самой мелкой страны будут для ее национал-консервативных политиков превыше любых геополитических раскладов, о которых так любят поговорить национал-консерваторы стран покрупнее. Показательно, что правоконсервативные партии Польши, Прибалтики и Украины гораздо враждебнее относятся к российской внешней политике, чем должны бы, исходя из принципа идеологической гомогенности в отношении «Единой России» и Путина. Процесс роста и развития правопопулистских постидеологических партий находится в самом разгаре, и что-то определенное о его результативности можно будет сказать через лет 15-20. Основные претензии в адрес гуманитарных общественно-политических наук состоят в том, что у этих наук весьма мала прогностическая способность, и трудно ждать от них какого-то подспорья в управлении государством и обществом. Принимаются, в соответствии с принятым на вооружение принципом, определенные меры, но результат оказывается настолько разным и непредсказуемым, что опускаются руки. Прогнозы регулярно при этом даются и крайне редко сбываются, но прогностика данных наук не оправдывается, поскольку прогнозистами берется один-единственный фактор, который абсолютизируется и под действие которого подгоняется реальность. Соответственно происходит примитивизация политэкономии, социологии, политологии, религиоведения, культурологи и т.д. В этом обвиняли Маркса и Спенсера, но их оппоненты зачастую еще более примитивны. Российские «легальные марксисты» начала ХХ века, «пришедшие к вере» (Бердяев, Булгаков и другие), так вообще пришли к тому, что считали мир иррациональным, а, следовательно, любая наука сомнительна. Причина подобных ошибок очевидна. Трудно вывести сложнейшие умозаключения, соответствующие описанию, а тем более прогнозированию реальности, из какого-то одного фактора. К примеру, спор сторонников протекционизма со сторонниками свободной торговли в смысле влияния того и другого на развитие отечественной экономики напоминает приготовление сложного супа, со множеством ингридиентов и приправ, неусыпным контролем за очередностью их добавления, но один из спорщиков говорит, что для приготовления супа нужна вода, а огонь ни в коем случае не нужен, а другой возражает, что без воды можно обойтись, но без огня – никак. Прямого, определяющего отношения в данном случае к развитию экономики протекционизм либо свобода торговли не имеют, поскольку оно зависит от огромного количества иных факторов, которые в пылу полемики оба спорщика как-то упускают из виду. Поэтому следует изучать все факторы и их отношение друг к другу, что требует более серьезного отношения к изучаемому материалу (не по принципу: я знаю один-единственный выход!), и, в конце концов, наработанные знания позволяют давать правильные прогнозы. Но это сложно и занимает много времени.
thrary: ВЛАДИМИР-III пишет: Правые националистические партии также приходили к власти в Австрии НЯП у Австрії три найбільші партії, що весь повоєнний час формують уряд, це партія колишніх нацистів, та партія колишніх фашистів та соціал-демократи. Тобто з одного боку коріння усіх ведучих партій у Австрії ліве, і правими вони тоді були тільки як дивитись на них з боку троцькістів чи сталіністів...
ВЛАДИМИР-III: thrary пишет: колишніх фашистів Ну уж очень они "перестроились" - Австрийская народная партия. Читал тут мемуары Курта Вальдхайма (которого я в ЛНБВ сделал фюрером Германии с 1984 года), он доказал-таки свой коренной антифашизм. Но я. разумеется, имею в виду Австрийскую партию свободы и ее лидера Хайдера. Нет, он тоже не от НСДАП происходит, а скорее от межвоенного Хеймвера.
ВЛАДИМИР-III: Дополнение к КЛАССИЧЕСКОМУ РЕСПУБЛИКАНИЗМУ 1.1. В XVII веке – в эпоху английской революции – дискуссия монархистов и республиканцев носила «долиберальный» характер, поскольку английские республиканцы в большинстве своем разделяли новоримскую теорию свободы граждан, которая абсолютизировала свободу, понимая ее не только как реальное отсутствие порабощения свободного гражданина, но и как отсутствие даже потенциальной угрозы его свободе (в идеологический век это могло обернуться полным отрицанием идеологии как явления, поскольку оно порабощает человека в степени, не меньшей, чем конкретный тиран). «Левиафан» Гоббса является самой острой полемикой со сторонниками новоримской теории свободы граждан, а отголоски этой теории (уже почти идеологической системы) оказали решающее влияние на политический характер Американской революции (борьбы за независимость США).
ВЛАДИМИР-III: Дополнение к ПОСТСКРИПТУМУ (последнее))) Не стоит думать, что сервократия – признак определенных стран и менталитета населяющих их народов, который не соответствует либеральным ценностям. Любое правительство в любой стране стремится к сервократии (т.е. неподконтрольности со стороны общества) самым естественным образом, поскольку такое стремление заложено в самой природе бюрократии. Сервократический режим возможен даже в США, а в Европе часто критикуют «брюссельских бюрократов Евросоюза», оторванных от реальных нужд народов отдельных европейских стран. Однако наличие контроля за бюрократией (парламентского, а также иных: со стороны независимых от бюрократии СМИ, лоббистских групп и т.д.) снижает вероятность такого развития событий. Но откуда же тогда взялась сервократия там, где она представляется совершенно безальтернативной? Автор позволит себе высказать собственную гипотезу (спорную, но заслуживающую, на мой взгляд, внимания). Сервократии появились в конце ХХ века по результату неудачи социальных экспериментов, поставленных левыми тоталитарными режимами во главе с СССР. Эта неудача (происходившая на глазах моего поколения) с одной стороны покончила с привлекательностью любых (в т.ч. либеральных) идеологий в соответствующих обществах, но с другой – столкнула постидеократические общества с суровой реальностью: идеократическая общественная система уже невозможна, но и те альтернативы, которые были предложены в 1990-х – рецепция либеральных западных систем, либо «возвращение в 1913 год», оказались совершенно невозможны (в первом случае аналоги с Германией и Японией конца 1940-х некорректны – у этих стран не было выбора; во втором случае восстановить дореволюционные порядки невозможно без возрождения социальной структуры общества и прочих базовых оснований – это вам не Розанова с Мережковским переиздать, гораздо сложнее, возможно только в мечтах неомонархистов). Поэтому стали есть, что дают – т.е. позднесоветская бюрократическая система деидеологизировалась и постаралась полностью покончить с какой-либо зависимостью от населения. 1989 год не был 1789. Прежде всего, потому, что антимонархические революции и вообще республиканское движение XVII-XVIII веков в европейских странах и США базировалось на совершенно иной, сословной структуре общества, при которой главным застрельщиком перемен был класс собственников – помещиков и купцов (а также зарождающийся класс фабрикантов индустриальной эры). Дворянство и буржуазия смотрели на чиновников как на слуг, которым поручено важное дело, но которых следует контролировать, самым естественным образом, как контролируешь приказчика, посланного за покупками в лавку. Социальное неравенство спасло от скатывания в идеократию, враждебную, в конечном счете, любому социальному неравенству (еще Франсиа в Парагвае в меру сил боролся с местными помещиками). Для дворянства и богатых горожан свобода от королевского и любого иного государственного деспотизма была естественна (отсюда сама терминология «естественного права»). Поэтому после «безумств 1793 года» наступил термидор, и Франция пошла по пути либеральных реформ. В России главным оппозиционным в отношении самодержавия классом должна была стать буржуазия, но она оказалась разобщена и непопулярна (старообрядческие и подобные им избирательные списки пытались составить конкуренцию левым партиям в ходе местных выборов 1917 года и на выборах в Учредительное собрание, но безуспешно). Пролетарская революция смела дочиста оба класса (добрый совет: надо было побеждать еще в 1825, в 1917 уже было поздно), создала эгалитарное общество, в общем-то беззащитное по отношению к государству, а те суррогаты «аристократии», которые остались от идеократических времен, – «красные директора» и директора колхозов того же цвета – имели совсем иную ментальность, чем лорд Байрон или Лаффит. Здесь мы имеем дело с классическим случаем пройденной развилки, вернуться к которой уже невозможно (кроме мечтательных неомонархистов в 2020 никто не согласен на восстановление дворянства и холопства, причем «дворянство» это будет второй свежести и вообще не дворянство, а рядящаяся в его исторические обноски постсоветская бюрократия). В итоге реализовалась практика «ты – начальник, я – дурак», поскольку ничего иного постсоветское общество родить уже не могло. Центральноевропейским странам (Польше, Чехословакии и др.) повезло больше, поскольку уничтожение эксплуататорских классов было неполным, срок идеократии – непродолжительным, а оппозиционные структуры (костел в Польше) заставляли коммунистические режимы считаться с собой. Но и там проявления сервократий (венгерский пример) вполне вероятны. Автор может согласиться с утверждением, что популистское свержение сервократического режима приведет лишь к ухудшению жизни населения, но это не значит, что сохранение сервократии любой ценой не привет к тому же самому. Жалеть их не стоит. Главная проблема сервократий – их неискренность, и хотя в том же самом можно обвинить любой политический режим, дистанция между тем, что говорится, и тем, что делается, в сервократиях слишком уж велика. Свержение конкретной сервократии (которая исторически обречена, особенно если намертво спаяна со своим «любимым руководителем»), автоматически не приведет к становлению либеральной демократии – вполне может начаться очень длительная чехарда похожих друг на друга сервократий, последовательно свергаемых популистскими движениями. Развилка от сословной социальной системы, требующей свобод для себя, благородных кровей, к демократии уже пройдена, а примеры многих стран «третьего мира» указывают именно на дурную бесконечность популистских революций. Подлократические режимы, естественно, порождают у людей фобии и стимулируют поиск альтернатив равенству, которое доводит до сервократии и ее вечного противника – популистских движений. Человеку вообще свойственно стремиться выделять себя из толпы за счет превосходства над ней (а уж образованному – тем более: если в 1970-х немногочисленные верующие выглядели интеллектуалами на фоне простоватого советского общества, то после 2000 года в подобной роли оказываются уже атеисты).
ВЛАДИМИР-III: Еще одно дополнение - к АФРИКАНСКОМУ СОЦИАЛИЗМУ 4.27. Классические примеры африканского социализма: режим Революционной партии в Танзании и сенегальский режим Леопольда Сенгора. Сенегальский режим сумел демократизироваться, но экономическое развитие страны оставляет желать лучшего (Сенегал является одним из примеров того, что демократия не означает автоматическое экономическое процветание). В Танзании, измученной экономическими экспериментами африканских социалистов, однопартийная система просуществовала до 1995 года, однако Революционная партия сохранила власть и перешла к либеральным экономическим реформам, что также не принесло существенного улучшения в экономике. Младосоциалистическая лига Сомали правила страной в 1960-1969 годах, но была свергнута более радикальной группировкой африканских социалистов во главе с Мохаммедом Сиадом Барре, который создал Сомалийскую революционную социалистическую партию и правил до 1991 года. В Гвинее с момента получения независимости и до 1984 правила африканско-социалистическая Демократическая партия Гвинеи, а затем к власти пришел идеологически близкий военный режим. Аналогичные режимы правили на Мадагаскаре, в Замбии, Мавритании, Мали, ЦАР и Сьерра-Леоне. Авторитарный режим африканского социализма в Зимбабве сохраняется, не смотря на попытку смены власти на выборах в 2008-2013 годах и военный переворот 2017 года, отстранивший от власти 93-летнего президента Роберта Мугабе. Африканский Национальный Конгресс, который десятилетиями боролся против режима апартхейда в ЮАР и приобрел соответствующие черты радикально-националистической партии, после прихода к власти в 1994 году сдвинулся к демократическому социализму. А вот любимый в советской Москве Патрис Эмери Лумумба не был ни коммунистом, ни даже марксистом в широком смысле – его партия Национальное движение Конго относилось к левым эгалитаристским движениям (см. выше), ставившим в африканских условиях почти невыполнимую задачу национальной консолидации в границах бывших европейских колоний, хотя после гибели Лумумбы партия левеет и ее политические наследники в настоящее время могут быть отнесены к африканскому социализму. Аналогичная судьба у Национального Совета Нигерии и Камеруна, не справившегося с управлением огромной многонациональной страной и породившего ряд социалистических партий Нигерии нашего времени. Во многих странах Экваториальной Африки в 1920-1950-х годах заметную политическую роль играли афрохристианские религиозно-политические организации, часть из которых в наше время трансформировалась в христианско-демократические солидаристские партии.
ВЛАДИМИР-III: Дополнение к НЕОСТАЛИНИЗМУ 9.3. Главный тезис неосталинизма: Сталин провел модернизацию (уж какая ни есть) – верен, но верен лишь в историческом разрезе. Трудно гарантировать, что система, работавшая в конкретно-исторических условиях (например, рекрутская система комплектования армии в Швеции XVII века или России XVIII века), будет идеальной и работоспособной вечно – при любых иных обстоятельствах и факторах. Те же, кто так считает, в случае реализации «долгожданного», просто превратятся в охранителей анахронизмов в ущерб настоящему и будущему.
thrary: Мені здається, що дискурсі неосталіністів індустріалізації це питання другорядне.
полная версия страницы