Форум » Альтернативная история » Der Ukraine » Ответить
Der Ukraine
Марчиевич: В 2010 году гражданин "дружественного государства" Украина, одного из членов семьи народов вокруг Рейха, оказывается вовлечен в странную игру. Текст написан на русском, но диалоги происходят часто на украинском как на основном языке реальности. Вариант черновой, поэтому буду благодарен за дельные советы. Это. вроде, литературное "творение", многое еще окончательно не решено, надеюсь на вашем форуме получить не только объективную оценку, но и помощь по воссозданий реалий. [quote][1. Ноябрь. Вечер понедельника. На остановке «Вышгородская» киевского С-бана поезда ожидали несколько человек: высокий мужчина лет 30, пара нетрезвых молодых людей характерной наружности жителей киевских окраин, аккуратная старушка. Поезд опаздывал. В принципе ничего удивительного в этом нет: последнее время электрички часто опаздывали. Хотя еще пять лет назад ходили строго по расписанию. Мужчину звали Рихард. Он спешил, поэтому был раздражен. К тому же он забыл проездной, а билетный автомат не работал: местные вандалы его разворотили еще полгода назад. Раньше бы исправили в течение 24 часов, теперь же служба перевозок никуда не спешила, все время жаловалась на отсутствие денег, хотя билеты исправно дорожали каждые полгода. Так же исправно на линиях работали контролеры. Правда, в последнее время он все чаще не выписывали штраф, а удовлетворялись стоимостью билета, положенной к ним в карман. Рихард ехал на другой конец города по очень важному делу, ехать ему не хотелось, но ничего поделать с этим было нельзя. Главный редактор час назад дал ему задание, от которого не отказываются. И несмотря на то, что было уже начало девятого, а завтра его ждала командировка в Чернигов, пришлось одеваться и идти. Вместо уютного вечера в теплой комнате его ждали поездка в другой конец города и разговор с неизвестным собеседником, возможно, не очень приятный. Начал накрапывать мелкий, но холодный и неприятный дождь. Остановка была основана в минималистские 60-е и представляла собой просто очерченный красной линией прямоугольник, накрытый пластиковым навесом. За сорок с чем-то лет крыша во многих местах прохудилась, и все ожидавшие собрались в уголке, относительно сухом и защищенном. Так как освещение было неяркое и многие плафоны были разбиты или не горели, даже газету нельзя было почитать. Рихард был вынужден от безделья прислушаться к разговору двух пьяных «хлопців». Один из них был особенно агрессивен, визгливым голосом он изливал душу своему собеседнику: − Чуєш, Петро, це ж яка падло цей байєр! У мене гебурштаг учора був, зібралися сімейно з кумами, з села сестра приїхала, харашо посиділи, бля, випили по-троху, всьо як треба…Сьогодні на роботу, бля, прийшов, а байєр, суко, каже, шо я п’яний, на роботу не випуска, та ще й штраф на півзарплати за недылю прописав… Кровопивця хуєв, нема на нього комітету по рівноправію… Думає, я неграмотний, падло, але я напишу, я покажу підору, хто у нас у країні хазяїн… Хай піздує до свого Хуймату… Слушать их было неприятно, и Рихард отодвинулся. Да и не хотелось стоять рядом с двумя неадекватными жлобами, никто ведь не знает, что у них на уме. Молодые люди в спортивных штанах и темных кожаных куртках были наследием поколения индустриального возрождения. Их родителей мобилизовали из окрестных сел и маленьких городков или «селищ» лет …дцать назад. Для них аккуратными пяти-, девяти-, щестнадцатиэтажками застроили, в большей или меньшей мере, Нойштадт, Оболонь, Петровку, практически все окраины Киева. Их воспитывали на краткосрочных курсах немецкого языка и культуры, «национальной гордости» и «украинознавства». И они стали отличными работниками и пролетариями, построили ту Украину, в которой сейчас жили. Но их дети, закончив несколько лет назал «национальные школы», изучавшие дойче Шпрахе не более 2-3 часов в неделю, не знавшие еженедельной промывки мозгов в виде «уроков чести» стали теми, кем стали. Рихард сам жил отнюдь не в центре, поэтому очень хорошо знал эту поросль. Но в его школьно-гимназические годы еще были какие-то идеологические предрассудки, им время от времени напоминали об общей расовой неполноценности «склаве», по крайней мере лет до 14-15. Конечно, не официально, после 1960 года все «расовые предрассудки» были вне закона, но в том, что каждый сознательный украинец должен брать пример с жителей Свободной Европы, не сомневались даже самые отъявленные «пятерочники». Лет 20 назад считалось престижным быть цивилизованным, и в роли примеров для подражания выступали пусть не бравые воины Рейха, но по крайней мере внешне успешные и стильные «эвропейцы»… Дождь усилился. Ожидающие поезда были вынуждены приблизиться еще плотнее друг к другу: слишком дырявая крыша была над остановкой. Молодые люди постоянно передавали друг другу пластиковую бутылку с каким-то пойлом, и голоса их становились все более резкими, а движения неловкими. Безучастная пожилая женщина, занятая, наверное, какими-то своими мыслями, автоматически приблизилась к Рихарду: вряд ли ей нравились попутчики, но и деваться было некуда. В это время на платформу поднялся еще один пассажир. Это был военный, в форме Корпуса мира, уже не молодой, с аккуратными бачками и «гитлеровскими» усиками, весьма не модными среди современных «зольдатен», в том числе и немецких. Ни к кому не обращаясь по отдельности, он вежливо поздоровался: «Гутен абенд» и встал в стороне, равнодушно изучая расписание. «Хлопцям» немец не понравился, это было сразу заметно. − Во, бля, «хвашист» приперся. І не боїться, падло, шо партизани пристрелять. Нічого, їх час проходить. Скоро, бля, запануємо, всіх фриців нах понищимо… − Ти диви, краще, яка фряу тут разположилася…Мабуть, муж наших мочив, а тепер сидить за наші гроші, пенсійонерка хуєва… Само собой «хлопцям» надо было куда-то деть свою алкогольно-депрессивную агрессию. Высокий Рихард с мрачной физиономией и офицер с кобурой явно были для нее не совсем подходящими объектами. Вероятно, пожилая женщина на платформе и в самом деле явно была немкой. Ее выдавали какой-то невообразимый фиолетовый плащик, абсолютно бесполезная шляпка, сухая фигура, ухоженные руки, в конце концов спокойствие и ясный взгляд выцветших старушечьих глаз. Безусловно, таких теперь было немало и среди украинок, однако все равно что-то заставляло думать, что она «из оккупантов». «Хлопці» переключили все свое внимание на нее. – Чуєш, Петре, отакі нищили нашу Батьківщину, а тепер, ото, в наших потягах їздять. На нашій, бля, землі, рідненькій… Казалось, «хлопцы» специально себя заводят, чтобы сделать что-то нехорошее. Тем более, что фрау неожиданно заговорила: – Панове, будь ласка, не кричить, у мене дуже болить голова: сьогодні девять днів, як помер мій чоловік… Говорила она без акцента, но уж слишком правильно, как школьная учительница. «Хлопцы» затихли, но через несколько мгновений тот, которого называли Петро, закричал: «Заткнись, ссуко!» и толкнул немку. Она вскрикнула и упала. Рихард растерялся: он хотел вмешаться, но понимал, что толку от него будет немного. Тем не менее крикнул: – Я тобі зараз… – и попытался схватить второго «хлопца» за грудки. Тот оттолкнул его, удачно, Рихард чуть не упал. Оба варвара смотрели на него как будто с предвкушением чего-то. И тут раздалось тихое, но властное: – Энтшульдигунг. О военном все забыли. Рихард не видел его, но услышал еще раз: «Энтшульдигунг», после чего раздались два выстрела, но тихих, как из хлопушки под Новый год. – Энтшульдигунг. Военный помог подняться фрау, как-то странно посмотрел на Рихарда, после чего достал беспроводный телефон, набрал короткий номер и позвал на немецком дежурного. Рихард понял, что он звонит в полицию. Как в полусне, он увидел на платформе два тела в неестественных позах. Старушка тоже на них уставилась, ее губы шептали, что-то похожее на молитву. И тогда Рихард услышал шум приближающегося поезда. Когда через минуту Рихард смотрел сквозь закрывающиеся двери на всю эту картину, он только и смог пробормотать: – Энтшульдигунг. 2. То, что Рихард увидел сегодня, потрясло его. Он, как журналист часто бывал в разъездах, слышал о подобных случаях где-то на глубокой периферии, даже видел жертв „партизанов”, однако и представить себе не мог, что когда-то увидит подобное своими глазами. Киев оставался открытым городом, его бюргеры голосовали на выборах за самых умеренных, во время фестивалей и общегородских гуляний и немецкий, и украинский языки сливались в единый праздничный гул. Несмотря на то, что недовольство „швабами” росло с каждым годом, подогреваемое националистами и большевиками, немец даже поздним вечером, даже где-то на окраине Нойштадта или в частном секторе Куреневки, мог чувствовать себя в относительной безопасности. По крайней мере так было до последнего времени. Конечно, Рихард не мог не заметить перемен которые произошли за последние годы. Политика не могла не вмешаться в образ жизни, формировавшийся последние 40 лет, тем более, после того как руководство Рейха признало собственные ошибки и объявило о начале процесса „примирения” и „эвакуации”. Движимые чувством вины, немцы добровольно отказывались от положения „добрых хозяев”, для того, чтобы стать „добрыми друзьями”. Все это отлично вписывалось в модель „мира без границ”, столь популярную ныне среди „прогрессивной общественности”. Вечер явно не удался. А еще ведь предстояла встреча с незнакомцем. Рихард очень удивился звонку редактора и последующему предложению. Он занимался в основном экономической аналитикой, стиль у него был тяжеловесным и грешил обилием фактов. Сейчас же от него требовали просто получить некую информацию и передать ее руководству. Почему именно его? Он, конечно, не спрашивал это у герра Михаэля, да тот и не ответил бы, поскольку никогда не отвечал на подобные вопросы подчиненных. Место встречи было назначено в одном из тех заведений, которые были сделаны в «традиционном немецком стиле». Их все меньше оставалось в городе, тем более на окраинах, традиционно считавшихся пролетарскими. И в лучшие годы там было не слишком много немцев, а после либерализации 60-х, «онародовлення» 70-х и дегерманизации, начавшейся в конце 80-х, остались единицы. Украинцы, и обеспеченные, и не очень, предпочитали заведения в национальном стиле, с обязательными варениками, борщом и относительной дешевой «горілкою”. Но тем не менее место, где подавали хорошее пиво, найти было все еще достаточно просто. Биргартен находился не слишком далеко от остановки, хотя найти его оказалось не очень просто: район был застроен в 70-е годы однотипными панельными пятиэтажками. Заведение располагалось в полуподвале одной из них. Неоновая вывеска была ядовито-зеленого цвета и скорее отпугивала, чем привлекала. Хотя внутри было достаточно уютно: приятный полумрак, на стенах пасторальные картинки из псевдонемецкой жизни, тихая музыка, скорее похожая на джаз. За массивными деревянными столами сидело несколько выпивох, скорее всего постоянных клиентов, в темном углу зажималась парочка, возле барной стойки вообще никого не было. Герр Михаэль сказал, чтобы Рихард сел именно за барной стойкой и заказал себе вайсбир. Это было своего рода черный юмор – вся редакция знала, что большой любитель пива Рихард из всех сортов на дух не переносит единственный, и это именно вайсбир. Он так же не любил барные стойки, и даже эта мелочь усиливала его раздражение. – Айн бир, битте. Барменом был совсем молодой белобрысый парень призывного возраста. – Пан бажає німецьке чи вітчизняне? Рихард удивился: он думал это таки немец, который в одном из дружественных государств избегает неотвратимого призыва в доблестный Вермахт: переселенцам, несмотря на эвакуацию, давали автоматическую отсрочку от службы. Поэтому до сих пор и в Украине, и в Белорусланде, и в Балтийской федерации обреталось немало молодежи, которая не спешила возвращаться в Фатерланд вместе с родителями. И, надо сказать, не самой законопослушной и трудолюбивой молодежи. – Німецьке, бок, якщо є. – На жаль відмовились, не має попиту. Щось інше? Автоматически Рихард отметил, что во многих киевских пивных пропало темное пиво: украинцы предпочитали светлые лагеры, а широту ассортимента многие современные хозяева стали относить к «непотрібним забаганкам». – Берлінер кіндл? – Так, маэмо. Вам велике чи мале? – Гроссе, хальб литер. На мгновение Рихарду показалось, что в глазах бармена мелькнуло удивление: он не понял элементарных немецких слов. Но, наверное, все-таки показалось. – Айн момент. Пока наливали пиво (и надо сказать очень неумело и долго), Рихард осмотрелся по сторонам. По времени он приехал минут на пятнадцать позже, чем было сказано, но никто из присутствующих не проявлял к нему интереса. – Немен зи битте. Наконец, пиво принесли. Попробовав его, Рихард скривился: оно явно было несвежее. – Добрый вечер, – неожиданно раздался за спиной бесцветный мужской голос. Пытаясь пить принесенную бурду, Рихард не заметил, как к нему подсел мужчина неопределенного возраста, неприметно одетый, с непонятными чертами лица которые в полумраке заведения сливались общие абрисы носа, рта, губ. – И вам того же. Это вы разговаривали с герром Михаэлем? – Возможно, − почему-то неопределенно ответил мужчина. И с недовольством в голосе заметил: – А Вы не очень-то дисциплинированны, чувствуется влияние славянских кровей. Если Вас просят купить пиво определенной марки и пить его в определенном месте, то это не прихоть, а желание быть уверенным, что имеют дело именно с тем, кто нужен. Рихарду не понравился его тон, но он примирительно заметил: – Не думал, что для Вас такое серьезное значение имеет марка пива, которое я пью. Впрочем, здесь оно, наверное, все отвратительное. – Вероятно. – голос незнакомца снова стал бесцветным. – Итак, Вы Рихард, журналист еженедельника «Обозреватель», если я не ошибся? – На клар. А Вы не представитесь? – Думаю, это лишнее. Я предпочел бы, чтобы Вы остались со мной незнакомы. В конце концов, моя информация слишком конфиденциальна. Рихард был достаточно опытен, чтобы не спорить: те, кто предпочитает о чем-то сообщать в подобное время и в подобных местах не очень-то стремятся к известности. – Согласен. Однако мне все равно надо Вас как-то называть. – Ну, называйте, например, Олегом. Только теперь Рихард обратил внимание, что говорит с собеседником не на немецком, и даже не на украинском, а на русском языке. Причем это был не русский язык, на котором разговаривают жители Украины, с мягким южным говором, а литературный, правильный, скорее неживой язык. – Рихард, Вы, я думаю, удивлены, что Вас заставили в такую отвратительную погоду и в не самое подходящее время прийти сюда. Но не извиняться, не объяснять Вам всякие мелочи я не буду – слишком мало времени. Поэтому сразу о главном: герр Михаэль очень хочет знать, когда состоится съезд. Передайте ему, что через десять дней на окраине Киева соберутся все. Кто – все, он знает. И во время этого собрания и будет принято окончательное решение. А вот каким будет оно – пока не знает никто. Рихард понял, о каком съезде идет речь, и очень удивился. Или даже испугался. Эта информация никоим образом не касалась главного редактора, и вряд ли что-то ему сказала бы. Но она касалась самого Рихарда. – И это все? – он постарался задать свой вопрос максимально спокойно. – Для герра Михаэля – да, но, к сожалению, не для Вас. – Рихарду показалось, что «Олег» ухмыльнулся. – Вы ведь и так знаете, что я имею в виду под съездом и решением. И гораздо, гораздо больше, чем я сказал. Незнакомец замолчал. Он внимательно посмотрел на Рихарда. И снова ухмыльнулся. – Должен вас огорчить, но мне сказали передать, что Вам придется сделать некий выбор в самое ближайшее время. Он опять замолчал, как будто давая возможность Рихарду задать вопрос. – И из чего мне придется выбирать, если Вы даже не даете понять, что имеете в виду? «Олег» заговорщицки посмотрел на него: – Мне сказали, что Вы сами догадаетесь, и очень скоро. А пока всего лишь попросили предупредить, что Ваш выбор неизбежен. Рихард пожал плечами: – Странно все это. Меня срывает поздним вечером редактор, заставляет переться на другой конец города, здесь я встречаю Вас, Вы говорите мне не очень понятные вещи, а в итоге есть еще кто-то, кто просит меня сделать выбор из двух неизвестных. Вам не кажется? «Олег» равнодушно заметил: – Мне все равно, в принципе. Я все Вам передал, что должен был, а Вы уже сами разбирайтесь. И не сомневайтесь, все, что я сказал, имеет значение, в первую очередь для Вас. Рихард и не сомневался: он не очень-то верил в совпадения. А намеки были прозрачны, лишь не ясно было пока, что от него хотят. «Олег» неожиданно резко встал: – Ну, спокойной ночи. Думаю, Вы во всем разберетесь. А пока – гуте нахт. Рихард обратил внимание, что рост у неизвестного такой же средний, как и все остальное. – Спокойной ночи. «Олег» быстро исчез за входной дверью. Рихард расплатился за так и недопитое пиво и тоже вышел на улицу. Неделя началась плохо. Хуже некуда. /quote]
Ответов - 70, стр:
1 2 3 4 All
krolik: Марчиевич пишет: можно ли у вас ссылки давать можно
Марчиевич: 15 (2). Дорога занимала примерно полчаса. Рихард чувствовал усталость, и поэтому постоянно отхлебывал предусмотрительно купленное в Носовке дешевое черниговское пиво, по ошибке названное темным, из пластиковой бутылки. Криста выглядела уставшей, пить «отруйне питво» отказалась, взгляд ее ничего не выражал – казалось, она спит с открытыми глазами. Их конечным пунктом была заасфальтированная прямоугольная площадь, по периметру которой расположилось несколько ладенов, обязательная коробка «Національної пошти» и двухэтажный особняк местного «самоврядування».В центре возвышался довольно внушительный, построенный в стиле псевдоказацкого барокко храм (автоматически Рихард подумал о том, что на вложенные в него деньги можно было построить нечто более полезное, школу, там, или фельдшерский пункт, или «клюб»). Казалось, здесь было холоднее, чем в Носовке. Несмотря на то, что центр села был хорошо освещен, расходившиеся от него улочки можно было различить только по свету окон многочисленных «хатинок». Дорогу Рихард помнил плохо, но повезло, они свернули именно туда, куда было надо, перешли местную речушку и еще через пару сотен метров вдоль улицы, сплошь застроенной кирпичными домами разнообразной архитектуры (местные жители неплохо зарабатывали за счет торговли картофелем), оказались у зеленого, давно просившего краски, забора. Калитка была не заперта. Собаки, по крайней мере, пять лет назад, тоже не было. Окна светились, был слышен ровный гул фернзи, показывали какой-то комедийный и не самый интеллектуальный немецкий сериал, вроде «Семейки Айхкопфов», потому что постоянно раздавался неестественный смех за кадром. Дверь в дом была открыта. Постучав для приличия, Рихард вошел на веранду и преувеличенно громко произнес: − Мир Вам у Вашій хаті (сложно было бы придумать что-то более глупое). Его услышали и узнали. Через несколько секунд в дверном проеме возникла коренастая фигура Николауса, из-за спины которого выглядывала Ирма. − Вот это сюрприз! Ну, привет, наверное год не виделись! Рад, рад… Ирма уже выдвинулась, успела облобызать его и теперь как-то подозрительно рассматривала спутницу. Криста поздоровалась, та ответила ей что-то невнятное. Вероятно, Ирма, в свое время дружившая с Хельгой, злилась на его юную подружку, точнее не так на нее, как на свой целлюлит, своих двух дочек, одна из которых была почти ровесницей Кристы, и специфическую жизнь в этом «райском сельском уголке». − Да, наверное… − ладно, веди в хату или где там у тебя можно помыться с дороги. А ты, кума, все хорошеешь… − Рихард старался сгладить неожиданно возникшую неловкость. Они вошли внутрь дома, кума продолжала кидать на Кристу недовольные взгляды, но молчала. Кум что-то рассказывал о своих последних открытиях прелести жизни вдалеке от мегаполиса. Рихард поддерживал кое-как разговор, в гостиной, наконец-то, начал доставать подарки, из детей была только младшая, Брунгильда, которая искренне обрадовалась купленным для нее гешенкам (старшая, которой недавно исполнилось 17 лет, пропадала в каком-то из местных злачных заведений). Наконец, Криста была отправлена в душевую кабинку, Ирма пошла собирать на стол, а они с Николаусом остались наедине. Как ни странно, говорить, несмотря на длительный перерыв в общении было не о чем, но и неудобства от общения друг с другом не испытывали. Николаус рассказывал о своих последних достижениях в рыбной ловле. Он жил здесь уже лет семь – восемь, сколько точно, Рихард не помнил. В свое время неплохой электротехник переехал в эту глушь, потому что разочаровался в городской жизни и неожиданно, после смерти любимой омы, воспылал любовью к собственным корням. Его жена (брак официально они до сих пор так и не оформили) была не против, жизнь в одном из старых кварталов Нойштадта вместе с матерью, уже несколько десятков лет ищущей себе очередного верного спутника жизни, была ей в тягость. Хотя и в Киеве время от времени пара появлялась, в основном, чтобы отметить какие-то важные для обоих события и окончательно не порвать отношения со множеством знакомых: люди они были весьма общительные, друзей-приятелей имели немало, причем на ежегодных торжественных мероприятиях их круг постоянно обновлялся. Ирма накрыла на стол очень быстро, когда Рихард принял душ, уже приятно пахло вареной картошкой, свиным жарким, норвежской селедкой и еще чем-то, запахи мешались и распаляли сумасшедший аппетит. Перед тем как сесть за стол, Рихард перекурил на крыльце с Ирмой и в течение пяти минут был в курсе всех сплетен, касавшихся их общих и не очень знакомый. Постепенно его охватывало чувство полнейшего душевного комфорта и ощущение чего-то знакомого и родного, но давно забытого. Наконец, сели. Криста чувствовала себя явно не в своей тарелке, старалась «забиться в уголок» (на самом деле это было невозможно – гостиная была ярко освещена, а ее еще и посадили едва ли не на самое видное место – наверное, у Ирмы были какие-то задатки «черного юмора»). Выпили по несколько рюмок (мужчины и Ирма шнапс, Криста свое «полусладкое»), закусили, разговорились. Женщины между собой (сложно было представить, о чем могли говорить 20-летняя «продвинутая» и политически активная студентка и 35-летняя «вечная домохозяйка»), Рихард и Николаус – о политике. Николаус всегда был вне политики, с 18 лет ни разу не участвовал в выборах, плохо относился к правящей партии, но и зная об участии Рихарда в подполье, нередко подкалывал его. Однако сегодня он отчего-то сам коснулся этой темы, еще и вышел зачем-то, вернувшись с каким-то листком, заполненным бисерным шрифтом. − Знаешь, Рих, я сюда уехал в свое время, чтобы быть подальше от Киева, от всей этой суеты, о борьбы за место в какой-то иерархии. И прожил здесь много лет, и мне было хорошо, я нигде не работаю официально, хотя на жизнь и вполне не плохую зарабатываю. И мне все нравилось: отличная природа, дешевые и свежие продукты, выпивка почти бесплатная… Короче, привык, и лезть никуда не хочется, и даже штраф за то, что не захотел «обирати майбуття», я спокойно заплатил. Но посмотри, что я тебе сейчас покажу… Он протянул листок. Рихард сразу узнал знакомую символику, знакомый девиз («Від Сяну до Сяну» − как бы глупо это ни звучало, но много лет уже он был одним из руководителей организации, представлявшей себе Украину в виде именно такого себе конкурента Рейха, и даже больше), знакомую экономию бумаги. Прочитал. Удивился, и перечитал еще раз. Оказывается, в ближайшие 10 дней «постане з попілу» Соборная Украина, будет сброшено «майже шістдесятпятирічне» ярмо «колаборантів» и все пойдет иначе. Как, не говорилось, весь пафос был привязан именно к наступающей эре истинно национальной государственности и величия. − Где ты это взял? По-моему это полная хуйня. − Где? Да так, сосед дал. Помнишь Романа? Рихард, несмотря на то, что не был здесь уже давно, очень хорошо помнил Романа. Он жил через несколько дворов, мужичонок лет на пять их старше, похожий на подростка, но тем не менее каждую неделю беспощадно избивавший свою жену, похожую и размерами, и лицом на его мать. В молодости служил, когда вернулся, первые несколько лет получал пособие, после кризиса переквалифицировался в батрака, а недавно снова начал получать пособие: как геройский «вояк» (в рамках обучения войсковым премудростям и «обмена опытом» около месяца провел в ста километрах от Восточного фронта). − А он где это взял? − У него спросишь. Все село эти бумажки читает. И уже несколько недель. А Рома где-то надыбал, вчера выжрал фляше домашней и бегал по улице с воплями, как через месяц он покажет швабам, кто в доме хозяин. Правда, не уточнял, как покажет, − почему-то кум засмеялся. Выпили еще по одной. Женщины присоединились к разговору, но потом вернулись к своим проблемам. С удовлетворением Рихард заметил, что они нашли общий язык, по крайней мере, Ирма была разговорчива, как обычно. − Глупость здесь написана. − Рихард поморщился, возвращаясь к листовке. − Ты плохо живешь? Или тебе чего-то не хватает? Дом, машина (старенький трехдверный «Киянин», но, тем не менее, проездил уже лет тридцать и еще десять лет будет на ходу), заработки… Все заебись… Кум усмехнулся: − Ты так думаешь? Думаешь, это все, что человеку надо? А то, что швабы на нас до сих пор смотрят, как на рабов и недоделков ты не думаешь? Может, Рома и мудак, но ведь на самом деле они здесь уже десятки лет сидят и нас презирают. Мы для них второгатунковый материал, чтобы там их канцлеры и рейхспрезиденты не пиздели. Вот те, что у нас живут – думаешь, они хотят со мной здороваться? Они ко мне придут, когда у них электрика перегорела, а все остальное время только головой кивнут. Как бы хорошо я им эту электрику не сделал. Алкоголь уже действовал, но то, что говорил Николаус, Рихард понимал вполне осознанно. − Они на тебя не так смотрят? Обижают? Не заплатили хоть раз? Или ты, как Рома, мозги потерял в рядах доблестного «війська»? − Они меня не уважают на моей земле. − Вот этого Рихард точно не ожидал услышать от кума – тот никогда не был склонен к пафосу. − Они, может, и хорошие, но чужие. И даже если я не со всем согласен в этой бумажке, но одно точно знаю: каждый народ должен жить у себя дома, и правила тоже устанавливать у себя, а у не многочисленных соседей. Рихарда начал раздражать этот разговор: раньше они не часто говорили о политике. Поэтому он взял бутылку, разлил, улыбнулся Кристе (она в ответ тоже – или вино уже действовало, или еще что-то) и сказал: − Давайте выпьем за прекрасную хозяйку этого дома… Тост был длинный, банальный, но всем понравился. Дальше они просто пили. Долго. Политики не касались. Начался настоящий вохен-енде.
krolik: Марчиевич пишет: второгатунковый думаю скорше другорядний...
Марчиевич: krolik пишет: думаю скорше другорядний... Во-во... Точно
Марчиевич: 16 (1). Им выделили вполне приличную двуспальную кровать, правда, в проходной комнате. Но спали ли они вместе или просто спали в одной кровати в течение двух дней, Рихард бы не ответил. Криста была, казалось, всем довольна, Рихарду этого было достаточно. Шнапс, местный самогон, пиво не заканчивались. Состояние опьянения тоже. Разговоров о политике больше не было.В промежутках между выпивкой Рихард старался смотреть новости. О том, что Великий Сбор разгромлен он узнал в субботу с утра. Арестовали несколько десятков человек, в роли комментатора выступил представитель Министерства безопасности, бесцветный бритоголовый хорунжий. Среди перечисленных арестантов, знакомых ему, были фамилии предварительного собрания в Броварах, именно тех, кто выступал против единых действий. Это не удивило, но и не улучшило настроение. Кристе он ничего объяснять не стал, да ей и не до этого было. Про себя Рихард старался оттянуть неизбежный момент, но два дня прошли со скоростью реактивного лайнера. Наконец, наступил понедельник. Он проснулся с удивительно светлой, но очень больной головой: ощущение было, что на него наехал автомобиль, но, с другой стороны, мысли были четкие и здравые. Вышел в гостиную, включил телевизор, закурил (Николаус не одобрил бы, он уже много лет вел перманентную борьбу с курением Ирмы, но сейчас он спал сном младенца). Было рано, около семи, за окном темно, да еще и туман. Программ насчитывалось не больше 10, спутниковой антенны кум не имел, но выпуск новостей нашелся. Правда, поскольку было недалеко до границы с БНР, официального канала «фацьки». Смысл сказанного на смеси белорусского и немецкого давался с трудом. Специфичной была и подача новостей. Сначала нахваливали Ляксандра Рыгорьевича, спасителя нации, не позволившего «маскальским» марионеткам разорвать вечное братство с немецким народом-освободителем. Потом поливали грязью восточных соседей и британско-американских узурпаторов стремившихся всеми мыслимыми и немыслимыми средствами свергнуть «фацьку» и ввергнуть Беларусь в пучину кризисов и страданий. Далее восхваляли Свободную Европу – немногим более месяца назад БНР в нее вступила. Обязательно вспоминали Рейх – как образец для подражания и символ порядка. Если бы не трехдневная пьянка, смотреть это Рихард не смог бы. Но одна из новостей его и удивила, и в очередной раз напомнила, что он до сих пор остается членом Организации, пусть и не разделяет давно ее идеалов. В промежутке между восхвалениями Лукашенки и порцией грязи в адрес атлантических империалистов сексапильная телеведущая с белокурыми локонами сообщила о том, что лидер Верховного Государства Российского Дмитрий Анатольевич и Полномочный Представитель СССР Владимир Владимирович подписали предварительный протокол о заключении перемирия сроком на три года. При этом присутствовал постоянный представитель Германского Рейха, физиономия которого даже на фотографии (масс-медиа БНР не особо баловали своих зрителей свежей вмдеохроникой) не выражала особой радости. Комментариев столь интересного события не последовало (уже несколько десятков лет руководители Руссланда однозначно и официально заявляли, что мир с «большевистской тиранией» в принципе не возможен; «окончательный мир наступит тогда, когда солдат истинно русской Державы помоет свои сапоги в бухте Золотой Рог», − как говорил еще первый лидер Государства Российского). Рихард как бы встрепенулся и пошел одеваться. Дорога на Национальную почту заняла у него минут двадцать. Когда он пришел, учреждение еще было закрыто, но ждать долго не пришлось. Необъятных размеров женщина неопределенного возраста довольно долго возилась с современным электронным замком, видно, еще не привыкла. − Доброго ранку, пані. Міжміський працює? − Та яка я тобі пані? Робить звичайно… А ти хто? Рихард привык к тому, что в селах не страдали излишней тактичностью, да и вежливостью: к чужакам относились насторожено, к этому сначала почти четверть века приучали коммунисты, а в последующем и немцы, и правительство. Даже через три десятка лет после начала относительной демократизации на периферии до сих пор не любили «не своих», к коим относились все приезжие. − Та я до Пилипенок приїхав, кум я їм. Знаєте, Клаус, син баби Марти… Женщина внимательно на него посмотрела, почти как сотрудник спецслужб (а возможно, она и была, если не штатным работником, то осведомителем, место работы обязывало), изучила с ног до головы, наконец, сказала: − Микола з Ірмою відомі нероби, ні господарки, ні чорта… Та й ти, видно, не великий трудар (при этом она снова уставилась на него, пожирая глазами трехдневную щетину и слишком длинные по местным меркам волосы). Але дзвонити всім можна, це наше право на свободу інформації (при этих словах у нее в голосе явно была слышна ирония). Проходь, телехвонів є чотири, працює лише два. Обирай, який хочеш. Сплата після розмови. Внутри воздух был спертый, мебель старая, стулья обтянуты дерматином. Женщина удалилась за конторку. Кабинки тоже были незапамятных времен, с надтреснутыми стеклами, правда, аппараты кнопочные, поменяли в начале девяностых. Мелькнула мысль, что если Филин и иже с ними его ищут, то вычислят так же просто, как когда бы он звонил по беспроводному. Но узнать, что происходит в Организации нужно было обязательно, не мог же он оставаться у кума до бесконечности. − Шановно, телефонувати до Києва через одиницю чи за внутрішніми (где-то месяц назад Украина вышла из внутренней сети Рейха, но переход на новые номера был продлен на полгода)? − Як хочеш, воно по любому працює поки що, − голос женщины оставался все таким же недовольным. − Дякую. Рихард на память знал с десяток номеров, по которым мог связаться с Организацией, и поэтому довольно долго решал, по какому из них звонить. − Ти заснув там чи що? − несмотря на то, что посетителей не было (да и какие посетители утром в понедельник, еще и при нынешнем распространении беспроводной связи?), «тітонька» продолжала его доставать. − Зараз, зараз… Выбрал наконец – телефон одной из явок в районе Центрального банхофа, там он почти никого не знал (как и его собственно), но ребята были проверенные, не засвеченные, должны были на связи находиться едва ли не круглосуточно. − Доброго ранку, панове. Чи це Товариство шанувальників рідної штуки (пароль)? Ответил юный девичий голос: − Так, звичайно. Що пан хоче? Купити картини в національному дусі. У нас нові надходження, суміш авангарду з народним штилем (правильно ответила) − Так, чув з’явився знаменитий Ющенко (проверка продолжается). − Вас Петер чи Віктор цікавить? Вони обидва нас порадували (тоже правильно, уже спокойнее). − Звичайно Петер. Віктор надто перейнятий самолюбуванням. − И после паузы: − Петро Масляк говорить (это было не его «псевдо», но правильное). Як справи? Последовала довольно долгая пауза. Наконец девушка ответила: − Пан знущається? У п’ятницю відбулися певні події, які безперечно вплинуть подальшу ситуацію. Было сложно ожидать другого ответа. Но нужно было узнать хотя бы, насколько критична ситуация. − То немає жодної надії на те, що відбудуться зміни на краще? И снова пауза. − Почекайте пане, з Вами переговорить більш компетентна особа. Рихард удивился, связные обычно всегда заканчивали разговор самостоятельно, но трубку не повесил. Наверное, он еще не протрезвел окончательно. Через несколько минут непонятного шипения раздался уже знакомый голос: − Жодної, якщо Ви гадаєте, ніби втекли від відповідальності. Рихард, хотя и имел отвратительную память на голоса, готов был поклясться, что с ним разговаривает Филин. Он повесил трубку, автоматически расплатился с все еще недовольной работницей («О, людина, думає, що тут розмінний пункт» − тепер ей не понравилась десятикарбованцевая купюра) и вышел на улицу. Все это было так быстро, будто он убежать пытался (Хельга бы спросила, от кого и куда).
Марчиевич: 16 (2) По дороге к Николаусу Рихард зашел в местную забегаловку: не так хотелось выпить, как снять стресс. Пиво было отвратительное, к тому же из группки завсегдатаев на него налетел Роман с воплями, больше похожими на боевой клич партизан-большевиков из черно-белых «агиток» начала пятидесятых. Он уже был пьян, соплив и патриотичен. Чтобы Роман отвязался, Рихард взял ему и его сотоварищам бутылку «справжньої горілки» (она стоила здесь дешевле, чем в мелкооптовом киевском маркте), но все равно все те четверть часа, что пытался пить пиво местного разлива, выслушивал глубокомысленные рассуждения местных пьяниц. Что его поразило больше всего, так их тональность, совпадавшая с пятничной логикой Николауса: все местные «ханурики» однозначно хотели стать настоящими хозяевами собственной земли. Нет, они не ненавидели «швабов» − они просто считали их оккупантами. И так ли уж они были не правы? Все было бы логично, если бы он их не встретил пьяными довольно рано утром в понедельник. Когда Рихард попал во двор Николауса, он увидел там непривычное оживление. Во-первых, там стояла достаточно современная машина, вроде не очень новый «Фольксваген», красного цвета. Во-вторых, на крыльце Ирма и Николаус что-то оживленно обсуждали. В-третьих по двору расхаживала высокая фигура, явно женского пола, в плаще кофейного цвета. Сначала ему показалось, что он пьян, но почти сразу же убедился, что это Хельга. И увидев его, она не стала изображать удивления, а быстро пошла навстречу. На всякий случай Ирма и Николаус тоже двинулись в их сторону. − Привет. − Он был очень удивлен, когда ее увидел. Несколько секунд Хельга молчала, пока наконец не разразилась словесным потоком: − Ты придурок! Скоро сорок лет стукнет, а продолжаешь играться в детские игры. Мне плевать, в общем, на это, но, блядь, жалко смотреть, как не самый глупый в этой говняной стране человек хочет окончательно засрать свою жизнь. Ты вообще дебил? Ты не думаешь, что совершаешь самоубийство? Тебе не говорили, как надо себя вести? Ты жопой думаешь или мозгами… Рихард старался не вслушиваться, и хотя за много лет он забыл эти вспышки, сейчас ему не то что хотелось под землю провалиться, но ощущения были отвратительные. Кумовья не вмешивались, делали вид, что разговаривают между собой. А он чувствовал, что выпитый бокал отвратительного местного лагера ко всему еще и подействовал, как «на старые дрожжи». Голова, как оторваться хотела от туловища. Наконец, Хельга заметила, что с ним не все в порядке: − Придурок, ты еще и пил с утра? Ладно… Я тебе не мама. Собирайся, надо немедленно ехать. Рихард не нашел ничего более оригинального, чем спросить: − Куда? − В жопу. − Хельга тоже не была оригинальна. − Иди, собирай манатки. Едем немедленно. − Слушай, я тебе не мальчик. − Он разозлился. − И веди себя прилично, все-таки мы не вдвоем. И никуда я ехать не собираюсь, пока не скажешь, что ты хочешь (на самом деле то, что ехать надо, он понимал прекрасно; однако же он взрослый мужчина ко всему да еще и с дамой (любовницей?), которая спит в пяти метрах отсюда). Хельге вроде бы даже понравилась его реакция. Она замолчала, потом примирительно сказала: − Я знаю одно место, куда можно поехать и переждать всю эту херню. На пару дней там можно остаться, пусть основная волна схлынет. Ехать не долго, не переживай (а почему он должен был переживать?). Тебе должно понравиться. Пятнадцать минут хватит, чтобы привести себя в порядок? Рихард понимал, что явление Хельги, да еще и с машиной, это своего рода дар свыше. Но сообщили ли ей кумовья, что он не один? − Да, конечно… Но ведь я не один… Он сразу понял, что, во-первых, кумовья Хельге ничего не сказали, а во-вторых она сразу догадалась о ком идет речь: − Поддерживаешь династии пламенных революционеров? Ну-ну… Иди поднимай свою юную подругу – не могу же лишить я тебя счастья вечной молодости и понизить твою самооценку полового гиганта, который спит с двумя красавицами разных возрастных категорий. Сказав это, Хельга отвернулась и направилась к кумовьям. Рихард пожал плечами и пошел в комнату, где спала Криста. Она уже проснулась, трехдневная пьянка на ее юном личике не отразилась, сейчас она сидела на кровати и явно слышала весь разговор. − Привет. Ты давно не спишь? − Дядю (так она называла его или в шутку, или когда злилась), я так зрозуміла, що тьотя приїхала (а это уже был сарказм). Свято скінчилося, клоуни вільні? І ти вже забув рідну мову, ти ж знаєш, я не спілкуюся москальською? И Криста, и Хельга знали о существовании друг друга. Как они относились друг к другу, это всегда было загадкой для Рихарда: ни та, ни другая обычно не допускали враждебных выпадов, но явно и взаимной симпатии не испытывали. Рихард решил не углубляться в подробности и просто спросил: − Якщо ти все чула, то можеш і відповісти одразу: ти їдеш? Криста в очередной раз проявила свое столь не свойственное ее возрасту рационально мышление и спокойствие: − Так. Вона почекає з півгодини, щоб я нормально зібралася? − А куди вона дінеться? − Це тобі краще знати. Вийди будь ласка. Ти мені заважаєш. Рихард снова вышел во двор. Кумовья и Хельга уже оживленно беседовали. − Ты подождешь с полчаса? − Нет, свалю нахер, − Хельга злилась до сих пор. Он быстро умылся, даже побрился, собрал свои нехитрые вещи. Криста не появлялась. Хельга ушла с Ирмой на небольшой огород восхититься сельскохозяйственными талантами старой знакомой, Рихард остался с Клаусом. Тот неплохо знал привычки друга и поэтому в тихую принес пару рюмок, они выпили шнапс, в голове, как будто просветлело. − Знаешь, кум, а ведь все равно придется что-то менять, − сказал неожиданно Николаус. − Помнишь наш разговор в первый вечер? Я помню, и я знаю, что все равно на своей земле править будем мы – те, кому она принадлежит. Рихарду не хотелось возвращаться к этой теме, и он пробурчал: − Рома будет править? Кум, тебе очень хочется о всякой поебени поговорить? Может, лучше еще выпьем, «на коня», как говорится, а то хер его знает, когда увидимся… − Ну, давай… − Кум сходил в дом, принес еще по рюмке. − Но это не поебень. Это то, что есть. И не Рома, ты же прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Править будем мы, те, кто здесь родился, и те, кто хочет быть хозяевами у себя дома. Они выпили. Рихард почувствовал, что начинает злиться – или алкоголь виноват, или продолжение пятничного разговора: − Хозяева… Хорошо хозяйствуете − что не развалюха, украинцы живут, нормальный дом – оккупанты херовы… Нахозяйствуете скоро… − Говори, что хочешь – тебе не понять этого, на тебя никогда, как на быдло не смотрели у себя же дома. − Кум замолчал, было видно, что он выходит из себя. Но быстро успокоился. − Давай по последней. Ты прав, не лучшая тема для разговора двух друзей, которые не виделись хер знает сколько. Но сходить за очередной порцией шнапса он не успел. На крыльце неожиданно появилась Криста, причем Рихард про себя отметил, что она очень ответственно отнеслась к собственному образу: даже кум автоматически причмокнул. Так же быстро у крыльца появилась и Хельга. − Привет, − хотя это и было сказано Кристе, в ее сторону она даже не посмотрела. − Все готовы? Тогда едем. − Доброго дня, − преувеличенно вежливо ответила Криста. − Я готова. − Я вижу, − по лицу Хельги мелькнуло подобие кривой усмешки, но вряд ли это заметил кто-то кроме него. − Рихард, ты собрал вещи? Правда, уехали они не сразу. Хлебосольная Ирма еще что-то собирала «в дорогу», потом долго прощались, обещали скоро увидеться, хвалили друг друга за какие-то абстрактные достоинства. Когда тронулись, было уже начало первого.
krolik: оу, продовження;) мало не пропустив...
Марчиевич: 17 (1) Хельга начала водить автомобиль даже раньше, чем Рихард, и чувствовала себя на месте шофера очень уверенно. С основной дороги они сразу же свернули куда-то в сторону, насколько он понял, в направлении Нежина. Маршрут проходил чуть ли не по «грунтовке», иногда машину подбрасывало на каких-то колдобинах. Рихард сидел рядом с Хельгой – Криста сразу же оккупировала оба сиденья сзади и сейчас, наплевав на свой сексапильный вид, подчеркнутый не очень качественной «пшековской» косметикой, дремала. За окнами мелькал мрачный ноябрьский пейзаж, ехали в основном через голый ноябрьский лес, молчали. Очень быстро прошло легкое постпохмельное ощущение эйфории, и голова опять начала кружиться, едва ли не тошнило. − Зачем ты приехала? − неожиданно для самого себя спросил Рихард. Хельга не отвечала. Она с каким-то внутренним остервенением вела «Фольксваген», черты лица были напряжены, но ничего не выражали. Проехали какой-то довольно большой хутор, кирпичный, во дворе стоял флагшток, на котором обвис сине-желтый флаг. Отсутствие людей было сюрреалистичным, окончательно выбивало из колеи. Пошел снег, или дождь с снегом. Дорога была едва ли не грунтовая, машину регулярно подбрасывало. − Ты знаешь, мне до сих пор интересно, на что ты рассчитываешь, − неожиданно заговорила Хельга. − Ну пробухал ты с кумовьями два дня, а что дальше? Не важно, кто победит, но ведь при любом раскладе тебе никуда деваться: и те, и другие, мягко говоря, тобой не довольны. И даже на свою любимую работу ты вернуться не можешь – даже тебе понятно, что твой начальник связан с немецкой контрразведкой, и ты его просто тупо наебал, считая, видно, себя умнее, чем профессионалы из Рейха. Что ты думал делать после этой пятницы? А что бы он делал? Рихард, как попугай, повторил свой вопрос: − Зачем ты приехала? − И помолчав немного, добавил: − Я уже давно не ребенок, мне няня не нужна. Хельга презрительно посмотрела на него: − Как обычно – ты не хочешь отвечать на неприятный вопрос, а предпочитаешь сам задавать вопросы, ответ на которые может показаться тебе удобным. Но я отвечу. Я приехала, потому, что ты мне не безразличен до сих пор – наверное, этот ответ тебе понравится. Но ты же все равно не скажешь, что делал бы после пятницы? А на счет няни – ну, извини, ведешь ты себя, как краббе. Нет, он не мог ничего сказать, поскольку на самом деле не знал, что делал бы. Они опять замолчали. Где-то через полчаса стало заметно, что близко небольшой населенный пункт: дорога превратилась в стандартную двухполосную, усадьбы встречались все чаще, промелькнул и давно заброшенный КПП, оформленный в стиле 50-х: довольно большое здание из красного кирпича, с обязательным годом постройки, с надписями готической вязью на двух языках. Наконец, начался и сам поселок: бесконечные, как казалось улицы в основном одноэтажных кирпичных домов, похожих друг на друга, как две капли воды. И хотя Рихард не понял, куда они едут, это было похоже на Новый Быков или Новую Басань (значит, ехали они все-таки в противоположную от Нежина сторону). После очередного поворота открылась стандартная площадь (храм, управа, почта, несколько магазинов), и он понял, что ошибается – это было незнакомое место. С площади они съехали в одну из боковых улочек, вдоль которой стоял с десяток двухэтажных панельных домов, где обитали, как правило, местные чиновники, учителя и мелкие гешефтманы. Возле одного из них, даже с небольшим палисадником и двумя лавочками у входа, Хельга остановилась. − Буди свое кохання. Я отгоню авто, а вы подождите. − А не сбежишь? − Рихард попытался неуклюже пошутить. − Заткнись. Будить Кристу не пришлось, она сама подала голос: − Що, дядю, тьотя не в дусі? Рихард только выругался про себя. Они забрали вещи и направились к лавочкам. Хельга уехала. Криста делала вид, что не замечает его, извлекла откуда-то карманного формата книжку с потертой обложкой, на которой красовались мускулистый голубоглазый блондин в форме офицера Национальной полиции и роскошная брюнетка, и сделала вид, что увлечена чтением. Рихард осмотрелся по сторонам. Улица была пустынна, пасмурно, снег и дождь закончились, ни машин, ни автобусов не проезжало. Лавочки были мокрые, но Криста демонстративно уселась, а он пытался размять затекшие в малогабаритном «фольксвагане» ноги. Хельга непонятно откуда появилась только минут через двадцать. Рихард обратил внимание, что уже начало темнеть, то есть в дороге они провели больше двух часов. − Пошли, − манеры прусского офицера у Хельги появились очень давно, задолго до отъезда. Спросить, куда, он не успел. Оказалось, у входа в дом висела неприметная, табличка с почти неразличимой на серо-грязном фоне надписью «Готель». Старые двустворчатые двери, казалось, красили последний раз при постройке. Внутри была маленькая дилле, больше похожая на комнатку в самом дешевом воннхайме полузаброшенного провинциального университета. За нелепой стойкой, будто списанной лет двадцать назад из сельской пивной по причине окончательной потери пристойного вида, сидел худой лысый человечек, похожий на спившегося эльфа из-за характерного цвета лица и абсолютно лысой головы, самой замечательной приметой которой были огромные заостренные книзу уши. Увидев гэсте, явно не частых в этих краях (Рихард еще подумал, для кого работает этот гастштэтте, вряд ли он имел широкий круг клиентов – не самое туристическое место), человечек как будто подскочил, до этого безучастное лицо его залучилось радостью: − Доброго дня! Гутен таг! Чого бажаєте, пані та панове, у нас тут на найближчі десять кілометрів найкращі кімнати за найнижчі ціни (вряд ли здесь был хоть еще один «готель» на ближайшие двадцать километров, подумалось), спеціально для Вас – люксаппартамент на дві кімнати, супутникове фернзе, гаряча вода… Для мешканців люксу – сніданок, обід та вечеря входять до вартості номера… Говорил он быстро, но долго, перечислив достоинства апартаментов раза три. Наконец, Хельга устала его слушать: − Ріхарде, будь ласка, домовся про номер, а ми з ніхте підемо влаштовуватися. Пане, де ці ваші апартаменти? − Будь ласка, будь ласка, по коридору й до кінця, а там нагору, одразу побачите… Я зараз світло увімкну… «Эльф»-алкоголик дернулся, и Рихард увидел справа коридор барачного типа с выкрашенными в грязно-зеленый цвет (явно списанная с какой-то базы Фридекорпса краска) и наполовину забеленными стенами. В конце коридора было почти полностью, как в общественном туалете, замазанное этой же краской окно. Как ни удивительно, Криста никак не проявила своего неудовольствия и безропотно первая шагнула в сторону обещанного «люкса». Хельга взяла бережно, как будто они стеклянные, положенные ключи и пошла за ней. Пройдя несколько шагов, она полуобернулась: − І не забудь про пункт «б»… Це важливо… Рихарда последние слова вывели из некоего оцепенения: он только сейчас понял, что Хельга говорила с портье по-украински, а сейчас использовала одно из понятий «тайного языка» Организации: пунктом «б» называли параграф об обязательной регистрации по месту временного пребывания, очень неудобный для тех, кто вынужден часто ездить по «подрывным» делам. − То як, пане, пройдемо хвормальності? − Так… Давайте… Он лихорадочно соображал, как себя вести и что говорить. − Заповніть хворму, пане. «Эльф» протянул три одинаковые бумажки, с хорошо известными Рихарду пунктами: «место регистрации», «номер удостоверения личности», «семейное положение» и т. д., не меньше десятка. И в это время пришла здравая мысль: наверное, закончилось действие выпитого в первой половине дня. Он сделал загадочно лицо: − Шановний, а скільки коштує Ваш чудовий номер? − П’ятдесят за ніч. − А якщо за нього сплатити трошки більше? Рихард постарался придать лицу максимально расслабленное и хитрое выражение: − А то, бачите, я тут з двома дівчатами… І обидві не зовсім вільні, як то кажуть… Ему показалось, что его поняли: − Ги… І шо? Чи у пана щось не в порядку з документами? Рихард издали помахал развернутым аусвайсом: − Та ні, все як треба. Але ж Ви бачите, які гарні дівчата. Й чоловік одної з них не останній шуцман у Чернігові. А всі реєстрації проходять через поліціянтів, і той, хто працює в окрузі легко визначить, де зараз його дружина, яка поїхала на хрестини до подружки в Київ. А він такий ревнивий… Портье внимательно посмотрел на Рихарда: − Шось говір у Вас не наший. Явно приїхали з Січеслава або навіть з Москальщини (так нередко называли «русские» округа Державы). Й аусвайс підробний (но сказано это было с ухмылкой, почти дружелюбной). А порушення може чимало коштувати… От відберуть дозвіл і все… − А хто про нього узнає? − А сусіди… Вам з дівчатами сьогодні розважатись, а мені бігати по управах… − Та де ж вони ці сусіди? − Сусіди повсюди, серед людей живемо ж, не в пустині. − Гадаю замість «скоропадського» «андрій» згодиться? «Эльф» сделала вид, что думает, но не согласился: − А як поліцай з Чернігова взнає, що я дозволив якомусь мазунчику з його жінкою розпусничать? − То може «андрій» разом з «павликом»? Як він дізнається, якщо пан не скаже? − Два «андрії» були б вірною прикметою, що не дізнається. Рихард помедлил и кивнул: − То, гадаю, вони становитимуть міцну запоруку. Портье снова «подумал» и с показной неохотой забрал бланки. − Добре. Але не галасуйте, наше містечко невеличке, стіни старі, тонкі, вуха в людей не пошкоджені міським шумом. І гроші наперед. Рихард порылся в портмоне, с сожалением посмотрел на оставшиеся купюры (и почему они так быстро исчезают, если в стране все хорошо?) и протянул двести карбованцев. Когда он уже был возле лестницы, услышал добрые пожелания: − Гарненько Вам відпочити, і дівчата хай теж задовольняться… В тоне его звучала неприкрытая ирония.
ВЛАДИМИР-III: Марчиевич пишет: Новый Быков Не Николай Быхов (или я что-то путаю?)
Марчиевич: Нет, вполне реальный населенный пункт Черниговской области (так же, как и Носовка).
полная версия страницы