Форум » История » Эдгар Клаус. "Сотворение мира за восемь дней". » Ответить
Эдгар Клаус. "Сотворение мира за восемь дней".
lalapta: "Расследуя" завязку моего мира Авиакатастрофы над Смоленском 16.03.1943-го года я неоднократно натыкался на имя некоего Эдгара Йозефа Клауса. Опираясь на воспоминания нацистского дипломата Петера Кляйста, американский писатель Джон Толланд в его известной биографии "Адольф Гитлер" восстанавливает эпизод с советско-германскими переговорами в Стокгольме весной 1943-го: [quote]...Один из приближенных Риббентропа, Петер Кляйст, возобновил попытки войти в контакт с русскими, несмотря на запрет Гитлера поддерживать связи с советским послом в Стокгольме Александрой Коллонтай. Его посредником был бизнесмен Эдгар Клаус, выходец из Восточной Европы, проживающий в Швеции с женой русского происхождения. Еще до революции Клаус встречался со Сталиным и Троцким и имел связи с советским посольством в Стокгольме...[/quote] И вот совсем недавно я нашел сущее сокровище: [quote]Отрывочные сведения о биографии Клауса до 1939 г., опубликованные И.Фляйшхаэур, основываются большей частью на протоколах его допросов, которые проводили шведские органы безопасности и рассказах друзей и близких стокгольмского периода: Йозеф Клаус (возможно, Эдгар его второе имя) родился в 1879 г. в Риге в семье управляющего поместьем Ицика Клауса, переселившегося из штетла Бауск в Ригу и принявшего протестантство. В Риге юный Клаус закончил реальную гимназию, после чего отправился в Казанский университет изучать геологию. Эта наука, однако, не стала его призванием, после защиты диплома он поступил на службу в банк, сначала в Самаре, затем в столице, затем в родной Риге. В 1915-м вместе с прибалтийскими немцами и немецкоговорящими евреями Клаус был депортирован и снова оказался в Самаре, где устроился в Красный Крест, много ездил по лагерям военнопленных, революция застала его в Иркутске. После заключения Брест-Литовского мира он занимался организацией возвращения военнопленных немцев на родину, при этом, с его собственных слов, встречался с лидерами большевиков Сталиным, Куйбышевым, Кагановичем, Микояном и др. Осенью 1918 г. Клаус неожиданно появляется в Риге, где получает чуть ли не из рук как раз покидавшего город Людендорффа немецкий военный паспорт. После прихода в Ригу большевиков Клаус внезапно оказывается секретарем датского консульства и в этом качестве неоднократно посещает Берлин. Вскоре он окончательно переселяется в Германию, где, по некоторым сведениям изучает юриспруденцию, но параллельно с этим активно занимается коммерцией, так что к началу 30-х уже владеет несколькими домами в Берлине, а также виллой в Травемюнде. Тогда же он, наконец, получает немецкое гражданство. Сразу после прихода к власти нацистов Клаус продает всю свою немецкую недвижимость и перебирается в Словению, где вкладывает средства в железорудные шахты. В 1938 г. он снова возвращается в Ригу, лишившись по не до конца ясным причинам немецкого гражданства. С так называемым «нансеновским паспортом» (для людей без гражданства) 60-летний коммерсант перебирается в сентябре 1939 г. в Каунас, где и происходит завязка интересующей нас истории. Существуют две версии дальнейших событий. Вот немецкая: Сам Клаус утверждал, что занимался в Риге и Каунасе кинобизнесом: продажей прав на немецкие, русские и польские фильмы, что, возможно, было лишь прикрытием для шпионской деятельности под крылом абвера. Сотрудник консульства в Каунасе Куршат позже подтвердил, что «Клаус ... был агентом военного атташе в Ковно», но при этом находился «под подозрением, что является и русским агентом». В составленном в феврале 1940 г. немецкой полицией безопасности «Списке агентов ГПУ в Латвии» фигурирует «Клаус Эдгар, род. 28.10.79 в Риге, крещеный еврей, коммунист... Работает на французскую и советскую разведку». Подозрениям кроме кудрявой биографии Клауса способствовала и его убежденность в том, что война с СССР не принесет Германии ничего хорошего, слабо коррелировавшая с линией партии. Тем не менее в январе 1940-го каунасское консульство выдало Клаусу немецкий загранпаспорт, а затем, в марте 1941 г. т.н. «паспорт переселенца» (который получали этнические немцы, желавшие после присоединения Литвы к СССР уехать в рейх). С этим паспортом Клаус 30 марта 1941 г. и отправился в Берлин. Там его принял сотрудник абвера фон Лоссов, который организовал несколько встреч Клауса с высокими чинами армии и разведки. Во время этих встреч Клаус как знаток советского государства и строя отвечал на вопросы типа «является ли СССР колоссом на глиняных ногах?», «существует ли вероятность того, что после немецкого вторжения Сталина свергнут?». «Не существует», - утверждал Клаус. Главным его собеседником был Канарис, который, однако, не называл свое настоящее имя. Среди военных Клаус вроде бы узнал Манштейна и Браухича. После того, как вермахт занял Югославию, Клаус испросил у своих высоких покровителей разрешение добраться до Марибора, чтобы узнать в каком состоянии находятся его железорудные шахты, но дальше Вены его не пропустили. По возвращении в Берлин его снова пригласили к Канарису, который поинтересовался, знает ли Клаус каких-нибудь советских деятелей за границей и может ли установить контакт с ними. «Если бы я попал в Стокгольм, я бы смог найти подходы к Коллонтай», - пообещал Клаус. 21 мая 1941 г., получив необходимые средства и познакомившись со своим связным – служащим немецкого посольства в Стокгольме Бенингом, Клаус отбыл в Швецию. Более, чем вовремя, потому что уже через два дня гестапо разослало циркуляр под названием «Евреи как переселенцы из балтийских стран», первый пункт которого гласил Еврей Эдгар Клаус, род.28.10.79 а Риге, своими мошенническими махинациями причинил вред известному количеству переселенцев из Литвы. Уже многие годы он известен как аферист и мошенник, без права на то пользующийся титулами «консул в отставке» и «доктор». К. владеет немецким загранпаспортом и зарегистрирован как переселенец. Следует предполагать, что он уже находится на территории Рейха. При обнаружении его следует арестовать и отправить соотв. телефонограмму. К. невысок, полноват, темноволос, носит большие темные роговые очки. Альтернативную версию каунасских будней Клауса излагает в своих мемуарах "Гибель Помпеи" советский контрразведчик Александр Славинас: [В конце 1940 г.] в Каунас прибывает на несколько дней военный атташе Германии в СССР генерал-майор Кестринг. Мне поручается анализировать все материалы о наблюдении за Кестрингом, во время его пребывания в Каунасе. К моему удивлению, выясняется, ... Кестринг встречался с немецким коммерсантом Эдгаром Клаусом. Они, по-видимому, хорошо знакомы, ибо провели вдвоем на берегу Немана около трех часов, гуляя и осматривая берега реки. Тщательный осмотр местности, где прогуливались Кестринг и Клаус, показал, что никаких военных объектов вблизи нет и никакого интереса с военной точки зрения эта местность не представляет. Мне кажется, что Кестринг и Клаус беседовали на темы, которые не должны были стать известными советской разведке. Гладков, однако, с такой оценкой прогулок Кестринга и Клауса не соглашается и выдвигает свою версию - Клаус и Кестринг хотели скрыть содержание своей беседы не от советской разведки, а от гестапо. Поэтому мы начинаем усиленно заниматься Клаусом. Я получаю разрешение познакомиться с Клаусом и по возможности установить с ним личные отношения. [Cлавин и работавшая на него агент «Вероника» знакомятся с Клаусом в ресторане. Затем «Вероника» несколько раз «случайно» встречается с Клаусом и беседует с ним, после чего обнаруживает за собой слежку. Вскоре с ней изъявляет желание побеседовать один из членов немецкой комиссии по репатриации (на самом деле, сотрудник гестапо), который подробно расспрашивает ее о Клаусе, просит разговаривать с ним на политические темы и конспектировать его «антипатриотические» высказывания. После этого Славин организовывает конспиративную встречу с Клаусом ] Я сообщил Клаусу, что НКГБ располагает данными, что гестапо интересуется им, и по поручению НКГБ хотел бы предупредить его об этом. Клаус поблагодарил меня за информацию, но заметил, что в данное время гестапо интересуется всеми немцами, в особенности, теми, кто не являются членами национал-социалистической партии, поэтому Клаус просит меня о дополнительной информации. Я возразил, что мне хотелось бы знать, что сам Клаус думает о причинах, которые побудили гестапо интересоваться им. - Возможно, - заметил я, - вы выступаете против договора о ненападении, заключенного с СССР, а гестапо стоит на страже соглашений и договоров между правительством рейха и СССР. Хотя я старался произнести эту фразу без иронии, ибо она, эта фраза, была обязательной частью того задания, которое я получил по согласованию с НКГБ СССР, Клаус громко рассмеялся. - Гитлер готовится к войне против СССР, - заявил Клаус, - я и многочисленные мои друзья в высших сферах Германии не хотим этой войны, ибо она будет несчастьем для наших стран и гибелью для Германии. Я, конечно, попросил привести факты, но Клаус опять вернулся к теме гестапо и просил предъявить ему материалы, которыми мы располагаем о действиях гестапо против него. Тогда я вынул из портфеля, лежавшего на столе, фотографию майора, беседовавшего с "Вероникой", и положил ее на стол. Эффект превзошел все ожидания. - Это Вагнер! - воскликнул Клаус. - Штурмбанфюрер Вагнер СС мой заклятый враг!... - Я знаю, - продолжал Клаус, что Вагнер давно охотится за мной, он уже перекопал все метрики моих дедушек, ища еврейскую кровь, мой телефон и моя почта у него на крючке, его люди ходят за мной по пятам, он действует по приказу самого Гейдриха и, охотясь за мной, преследует более крупную дичь. - Какую? - спросил я, но Клаус умолк и постарался перевести беседу на другую тему... И я сделал Клаусу следующее предложение - НКГБ помогает Клаусу закрепить свое положение в немецких официальных кругах, а Клаус помогает НКГБ в борьбе против тех кругов в Германии, которые стремятся развязать войну против СССР вопреки политике рейха. Немного подумав, Клаус заявил, что в принципе он согласен с моим предложением и, судя по формулировке моего предложения, оно, по-видимому, согласовано с соответствующими инстанциями в Москве, но его согласие обуславливается договоренностью о том, что никаких материалов в письменном виде он, Клаус, давать не будет. На этом первая встреча с Клаусом закончилась. Отчет о встрече с Клаусом был направлен в НКГБ СССР, и вскоре оттуда поступила шифровка, в которой было сказано, что все дальнейшие встречи и контакты с Клаусом запрещаются, так как он, несомненно, является агентом гестапо и встречи с ним могут быть использованы в провокационных целях. После длительных уговоров Гладков, наконец, соглашается позвонить по ВЧ наркому В. Н. Меркулову. Разговор происходит в моем присутствии. Поступает устное указание - встречи продолжать, отчеты посылать только лично ему, Меркулову. Через неделю в условленное время Клаус опять у меня дома. Мы сразу же переходим к деловому разговору. Клаус сообщает: "Генерал Кестринг обратился в соответствующие военные инстанции против недооценки Красной армии. Со слов Кестринга, фельдмаршал фон Рундштедт также критически относится к данным о развале Красной армии и советского государства при первых ударах немецкой армии. В то же время с таким мнением выступать небезопасно, т. к. генеральный штаб сухопутных войск придерживается мнения, что с Россией можно покончить в течение 10 недель. Желание советского руководства избежать войны так сильно, что ему, Кестрингу, не представляло никакого труда объяснить русским инстанциям в Москве, что усовершенствование железнодорожной сети в Польше, на дорогах к советской границе, предпринимается для переброски резервов на случай осуществления вторжения в Англию. Не представляло Кестрингу никакого труда и дать русским разъяснения по поводу передислокации дивизий к границе СССР. "Создается впечатление, говорил мне Кестринг, - продолжал Клаус, - что русские не в состоянии объективно оценить обстановку, не видят, или не хотят видеть наших военных приготовлений". "Мы приближаемся к трагедии, - закончил Клаус, - ни руководство Германии, ни руководство Советского Союза не в состоянии трезво и объективно оценить поступающую информацию и принимает желаемое за действительность. Гитлер видит развал Красной армии, а Сталин верит Гитлеру и надеется, что немецкая армия увязнет в десантных операциях против Англии". Далее, отвечая на мои вопросы, Клаус рассказал, что находится в приятельских отношения с Петером Кляйстом, главным экспертом Риббентропа по СССР. "Я знаю еще многих Кляйстов, - продолжал Клаус, - генерала Эвальда фон Кляйст-Шменцина, его сына Генриха; в частном кругу иногда встречаюсь с адмиралом Канарисом, а я к абверу никакого отношения не имею и ни на одну разведку не работаю, конечно, за исключением советской". [Славин предлагает следующую игру. Клаус сам составляет материалы о своих антинацистских высказываниях, «Вероника» передает их Вагнеру, затем «Веронику» разоблачают как советского агента, что бросает тень на Вагнера и укрепляет позиции Клауса. ] Через некоторое время "Вероника" передает Вагнеру заявление о том, что Клаус ругает Гитлера и нацистов, какие он рассказывает анекдоты о фюрере, и что в его жилах, наверное, течет еврейская кровь или остатки этой крови. Вагнер в восторге. В восторге и Клаус. От своих друзей в Берлине он узнает, что в гестапо поступил рапорт Вагнера с требованием отозвать Клауса из Литвы и начать расследование о его антипатриотической деятельности. Гладков доволен, потому что в процессе подготовки контрудара против Вагнера Клаус заваливает нас материалами, которые с интересом читают в НКВД СССР. Конечно, все сведения, которые устно передает мне Клаус, перед их направлением в Москву тщательно редактируются. Гладков иногда просиживает по нескольку часов, ставя точки, многоточия и, а это, конечно, главное, вычеркивая все, что касается Сталина. По установленному, неписаному строжайшему правилу отрицательные замечания разрешается записывать лишь следующей фразой: "...затем Икс допустил клеветнические высказывания о товарище И. В. Сталине". Слово "товарищ" конечно, пишется полностью, а не какая-нибудь буква "т." с точкой или "тов." с точкой. Положительные замечания, или хвалебные, разрешается записывать следующей фразой: "...затем Икс одобрил политическую линию, проводимую товарищем И. В. Сталиным". Указание о точкой формулировке для положительных высказываний было принято после того, как некоторые работники органов НКВД, в особенности в кавказских республиках, начали проводить в агентурных донесениях хвалебные оды Сталину на многих листах. Гладков решает, что Клаусу вообще не следует говорить о Сталине. Но Клаус этого не знает и рассказывает мне о переговорах между Сталиным и Риббентропом, о секретных соглашениях между СССР и Германией от 23 августа 1939 года, в которых говорилось о том, что "северная граница Литвы должна представлять границу сфер влияния между Германией и СССР", затем об изменении этого секретного соглашения, когда взамен территории Польши от Буга, которая признавалась как сфера влияния Германии, Литва была признана немцами сферой влияния СССР. - Не беспокойтесь, - говорил мне Клаус, - немцы не вступят в Литву. Гитлер не нарушит секретного протокола, приложенного к "Договору о дружбе между СССР и Германией". Не нарушит, пока не сочтет, что час для вторжения в СССР наступил. Для того, чтобы убедить нас, что Гитлер приступил к подготовке плана нападения на СССР, Клаус приводит многочисленные высказывания своих друзей в Берлине, куда он регулярно ездит. В апреле 1941 года Клаусу удалось присутствовать на праздновании дня рождения генерала фон Зекта. Из бесед с присутствовавшими там генералами Клаус вынес заключение, что нападение на СССР произойдет 15 мая 1941 года. Такое сообщение было направлено в НКГБ СССР. В память об этом праздновании Клаус привез мне вторую часть книги фон Зекта "Из моей жизни". Гладков, который побывал в Москве, привез мне в память о 75-летии Зекта устный выговор за "некритическое отношение к сообщениям агентуры". [Приезжает проверяющий из Москвы, который пытается отстранить Славина от работы с Клаусом. Гладков призывает Славина не лезть на рожон. «Cообщения Клауса противоречат политическим установкам ЦК», поэтому не ровен час Славина объявят английским шпионом. Славин отказывается. Тем временем начинается операция по компрометации Вагнера. Милиция застает его in flagranti на квартире у «Вероники». Пьяный Вагнер начинает буянить, милиция вызывает работников консульства. Вскоре Вагнера отзывают в Берлин. Теперь гестапо убеждено, что «Вероника» - советский агент.] Все донесения Клауса, записанные мною, мне приказано отдавать не лично в руки Гладкова, а через начальника секретариата Маскина. Очередное донесение, кажется мне, однако, настолько важным, что я нарушаю этот приказ и прихожу к Гладкову. - Клаус сообщает, - докладываю я, - что в воскресенье, 22 июня фашистская Германия совершит нападение на СССР. При том, Клаус ссылается на сведения, полученные и от немецких генералов и от помощника Риббентропа Петера Кляйста. Гладков читает мое сообщение, поднимает трубку ВЧ и звонит в Москву. Через несколько секунд он читает все записанное мною наркому госбезопасности СССР В. Н. Меркулову. - Он здесь, в кабинете, - говорит Гладков и передает мне трубку. - Еще раз повторите все, что вам сказал К., - говорит Меркулов. Я повторяю все, сказанное Клаусом. - Учтите, это очень ответственное сообщение, я сейчас доложу ваше сообщение товарищу Берия. Никуда не уходите, возможно, он сам захочет говорить с вами. Но Меркулов не кладет трубку, а, тяжело дыша в нее, спрашивает: - А что еще сказал Клаус, может, что-нибудь незначительное? Я думаю мгновение и говорю: - Ничего такого, он только погладил мою собаку и сказал по-немецки:“Du armer Hund“. Меркулов спокойно, но громким голосом, почти кричит в трубку: Вот это самое главное в вашем сообщении. Гладков удивленно смотря на меня тихо шепчет: - Наркому про собаку... Ну и мальчишка! Под утро 18 июня меня вызывает Гладков. На проводе - Меркулов. Он приказывает мне: - Немедленно встретьтесь с К., сообщите ему, что его информация передана, но в Москве не верят, что Германия нарушит мирный договор. Это не в интересах Германии. Поняли? - Так точно, - отвечаю я и хочу положить трубку, но Меркулов продолжает разговор: - Как жизнь в Каунасе? Работает ли столовая, в которой мы ели дирижабли? - Цеппелины, - поправляю я Меркулова. - Да, цеппелины, - соглашается Меркулов и добавляет, - вы, кажется, бывали в Стокгольме, вот договоритесь с К. о встрече там, на всякий случай, и условьтесь о пароле, если на встречу придет другой товарищ. - Все понял,- отвечаю я, и Меркулов спокойно говорит: - До свидания. Я еще мгновение держу в руках трубку, но уже раздается телефонный зуммер. На следующий день я звоню Клаусу по телефону, произношу условную фразу, и через несколько часов Клаус опять у меня дома. Я в точности выполняю полученное приказание. Клаус внимательно слушает меня и говорит: - Тот, для кого предназначены слова, полученные вами из Москвы, уже принял другое решение. Затем мы договариваемся о пароле для встречи в Стокгольме. Информация об авторе мемуаров довольно скудна. Словарь «Разведка и контрразведка в лицах» сообщает нам: СЛАВИН Александр (?-?). Советский военный разведчик и контрразведчик. Родился в буржуазной Литве. Высшее образование получил в Сорбонне (Франция). Свободно владел несколькими иностранными языками. Участвовал в работе подпольной комсомольской организации. В 1940 году после присоединения Литвы к СССР был взят на работу в советскую внешнюю разведку. Был в спецкомнадировке в Анкаре (Турция). После Великой Отечественной войны продолжал службу во внешней разведке. Данные литовских историков чуть более подробны: Родился в 1916 г. в семье купца. С юности сочувствовал коммунистом, участвовал в организации подпольных типографий. В 1934-м вступил в компартию и поступил в Каунасский университет. Затем уехал учиться в Лондон, но часто возвращался в Литву, привозя нелегальную литературу, за что однажды был арестован. С 20 июня 1940г. работал в НКВД ЛССР, вскоре стал начальником отдела контрразведки, принимал прибывших в Каунас высших офицеров, среди них и заместителя Берии Меркулова [выделение мое - ИП], вербовал агентов. После начала войны переведен в Армению, в 1943г. в Москву, в 1945 г. снова в Литву. В конце 1945 г. специальная группа НКВД под руководством Славина была отправлена в Германию. Там чекисты, переодевшись в одежду английских военных, похищали бежавших от Советов литовцев - так в Литву насильственно был переправлен генерал П. Кубилюнас. В силу пока невыясненных обстоятельств (из-за компрометирующего материала) в 1947 г. Славин был отозван из Германии и уволен из КГБ. В 1947-1953 гг. Славин работал начальником отдела репатриации при Совмине ЛССР, затем [неожиданный поворот! - ИП] директором вильнюсского мясокомбината, затем перебрался в Москву. В 1987 г. переехал в ФРГ, где жила его дочь. Несколько статей [в т.ч. сокращенная версия истории о вербовке Клауса] печатались в 1989-91 г.г. в газете „Die Zeit“. Как это часто бывает с мемуарами, написанными значительно позже описываемых событий, воспоминания Славина представляют собой конгломерат из подлинных фактов и вымышленных, зачастую основанных на послезнании, деталей. Не вызывает сомнений, что А.Я.Славин действительно работал в контрразведке едва провозглашенной ЛССР, а его начальником был П.А.Гладков. Факт личного знакомства с Меркуловым тоже подтверждается. Достоверно выглядят рассказ о выходе на Клауса и согласии последнего сотрудничать с советской разведкой. Бросается в глаза, что Клаус и в изображении Клейста, и в изображении Славина ведет себя очень похоже: рассказывает о своих знакомствах в высших сферах противника: «встречался зимой 1917-18 г.г. в Самаре со Сталиным, Троцким и Масленниковым», «в приятельских отношения с Петером Кляйстом... в частном кругу иногда встречаюсь с адмиралом Канарисом». С другой стороны, «игра с гестапо» и обстоятельства дискредитации Вагнера больше похожи на сюжет фильма Рижской киностудии. К этому следует добавить, что в реальности гестапо вовсе не отступилось от Клауса, а наоборот, как мы видели выше, подготовило ордер на его арест. Обвиняя, правда, не в шпионских грехах, а в банальном мошенничестве. Сведений о гестаповце Вагнере, работавшем на немцев в Каунасе, мне найти не удалось. Возможно, здесь, как и в случае с упоминанием Клейста, у Славина сработал эффект послезнания: Вагнером звали сотрудника немецкого посольства в Стокгольме, с которым Клаус конфликтовал позже, в 1943-44 г.г. Наконец, история о дате начала войны. По немецким данным, Клаус покинул Каунас 30 марта и больше туда не возвращался. Можно, конечно, предположить, что он вовсе не пытался в апреле 1941-го добраться до Словении, а еще раз съездил в Каунас, чтобы рассказать советским разведчикам о том, что узнал «на праздновании дня рождения генерала фон Зекта». Генерал, к слову, действительно родился 22 апреля, вот только умер в 1936 году, что вызывает некоторые сомнения в его личном присутствии на данном мероприятии. Впрочем, возможно, это был мемориальный вечер в честь 75-летия со дня рождения покойного генерала. Как бы то ни было, второй разговор с упоминанием точной даты начала войны и вовсе нереален: Клаус никак не мог быть в Каунасе в середине июня, т.к. с 22 мая находился в Стокгольме. Подводя итог: крещеный еврей, несостоявшийся геолог и коммерсант с задатками авантюриста Эдгар Клаус был одержим сверхидеей предотвращения войны между Германий и СССР. Он вошел в контакт и с абвером, и с советской разведкой, чтобы снабжать их информацией, которая, по его убеждению, могла бы воспрепятствовать войне. Утром 22 июня, когда Клаус проснулся в стокгольмской гостинице Карлтон и включил свежеприобретенный радиоприемник марки "Люксор", он узнал, что его усилия были тщетны.[/quote] Большая трагедия маленького человека. В такие моменты аж слеза наворачивается. Если и был на свете настоящий гуманист, так это Эдгар Йозеф Клаус.
Ответов - 7
lalapta: Фотография "маленького героя".
lalapta: Касательно самих переговоров. Из воспоминаний Петера Кляйста: Примечательный разговор состоялся с меня 6 декабря 1942 г. с одним известным шведом, который ничтоже сумняшеся предложил: "Объявите в Германии формальную капитуляцию по отношению к Западу, чтобы затем вместе сражаться на Восточном фронте". Я возразил, что ему должно быть известно, насколько далека от немецких реалий подобная мысль, не говоря уже о том, что ни английской, ни американской армий, которым можно было бы сдаться, пока на континенте нет. Кроме того представлялось сомнительным, что эту частную инициативу шведа поддержит хотя бы одно-единственное американское или английское официальное лицо. И тут случилось нечто удивительное: в восточной стене, которая казалась мне абсолютно непроницаемой, вдруг обнаружилась дверь, или, если точнее, приоткрылось крошечное оконце. Один мой немецкий знакомец в Стокгольме, которого я попросил о помощи, с сожалением сообщил, что информации или связей с Западом у него нет, но: "Есть один человек, знакомство с которым может оказаться весьма интересным и полезным. У него прекрасные связи в советском посольстве в Стокгольме, и он уже несколько раз передавал нам поразительно точные данные. Беседа с ним, которую для безопасности можно устроить конспиративно, Вам не повредит. Я гарантирую, что этот человек будет соблюдать конфиденциальность. В Вашем молчании я не сомневаюсь, так как это в Ваших же интересах." Мысль выйти на контакт с мадам Коллонтай увлекла меня. Эта женщина, дочь царского флигель-адъютанта, во время Октябрьской революции пошла на баррикады, будучи женой коммунистического матроса, она писала книги о свободной любви, стала одной из ближайших сподвижниц Ленина и получила пост посла СССР в Стокгольме. Говорили, что она находится в оппозиции к Сталину, но имеющиеся в ее распоряжении материалы о том, как Сталин пришел к власти, защищают ее от диктатора. Информация о предполагаемом посреднике, Эдгаре Клаусе, была довольно противоречива. Он родился в Восточной Европе, одинаково плохо говорил по-русски и по-немецки, занимался предпринимательством в Латвии, Литве и Германии, а затем бросил якорь в Швеции. Он был женат на шведке русского происхождения и абсолютно точно имел контакты как с мадам Коллонтай, так и с первым советником посольства Семеновым... Хотя восточное направление не лежало в центре моих интересов, я принял предложение своего знакомца и 14 декабря мы встретились с соблюдением всех мер предосторожности. Один знакомый швед уступил мне (я придумал вполне убедительный предлог) на выходные свой загородный домик. Он стоял на Солсидане, на крутом гранитном утесе над морем. Не успела закипеть вода для чая, как появился мой знакомец вместе с Клаусом, приземистым темноволосым мужчиной, безупречно одетым и обладавшим хорошими манерами. После вежливой беседы на общие темы атмосфера стала более радушной, и Клаус начал осыпать нас новостями о политике и военной стратегии Советского Союза: "Я всего лишь предприниматель и не интересуюсь политикой. Но у меня создалось впечатление, что советская сторона готова искать компромисс с Германией, чтобы как можно быстрее закончить эту кровопролитную войну. Поэтому я хочу ковать железо, пока горячо, и принять на себя посреднические функции. Я могу в любой момент свести Вас с людьми из советского посольства." Быстрый разгон, который взял Клаус, живо напомнил мне о моем первом разговоре с советским уполномоченным Астаховым в 1939 году в Берлине, который сделал тогда предложение, приведшее впоследствии к заключению советско-германского пакта. Но тогда я действовал официально, сейчас же я на свой страх и риск ввязался в авантюру, личные и политические последствия которой я не мог предвидеть. Я поправил Клауса, пояснив, что вступил в разговор с ним исключительно по собственной инициативе и не ищу контакта с Советами ни сам, ни по заданию каких-либо немецких ведомств. Клаус пожал плечами и сказал, что очень сожалеет, тем не менее его предложение остается в силе: "Я гарантирую Вам, что если Германия согласится на границы 1939 года, то уже через восемь дней может воцариться мир." Во время дальнейшей беседы Клаус поведал, что встречался зимой 1917-18 г.г. в Самаре со Сталиным, Троцким и Масленниковым, когда те трое прятались в отеле «Националь», которым управлял директор-австриец. Он также рассказал про переводчика Сталина, маленького светловолосого Павлова, о котором ходили слухи, что он, мол, незаконный сын Сталина. Клаус пояснил, что мать Павлова происходит из волжских немецких колонистов, и ее девичья фамилия Шмидт, и что своим прекрасным знанием немецкого Павлов обязан долгому пребыванию в Гере, где жил под фамилией Шмидт... После долгой беседы, во время которой Клаус почти непрерывно описывал свои приключения во время большевистской революции, мы расстались, поблагодарив друг друга за интересное времяпровождение и разными путями вернулись в Стокгольм. Немногие доверенные лица, с которыми я обсуждал итоги моей поездки после возвращения в Германию, убеждали меня не бросать затею на полпути. Фон Тротт из МИДа, которого я встречал и в Стокгольме, рассказал, что, хотя он немало общался со шведами и немецкими эмигрантами самых разных убеждений и получал от них множество чистосердечных, но абсурдных советов, о возможности контакта с вражеским лагерем никто доселе не упоминал: "Поэтому мы должны воспользоваться даже этим, столь призрачным шансом". Граф Шуленбург, бывший посол в Москве, так оценил ситуацию: "Очевидно, что у Клауса есть связь с советским посольством, он доказал это, в том числе предоставлением безошибочной информации. Стокгольмскую миссию возглавляет Коллонтай, которая занимает довольно высокое место в советской иерархии и может быть посему использована Кремлем для выполнения заданий особой важности. Если утверждение Клауса о том, что Советы желают войти в контакт с Германией ложно, это выяснится при первой же проверке. Если же оно истинно, то нужно всерьез задуматься, чего хочет добиться Сталин. Он может преследовать две цели: или он действительно хочет закончить войну с Германией, вернуть статус кво и заняться восстановлением или, не доверяя западным союзникам, он затевает игру, чтобы шантажировать их угрозой германо-советского соглашения. Если верно второе предположение, то Германия оказывается втянутой в опасную аферу, которая, однако, может угрожать и Советскому Союзу, если Гитлер решится обернуть против Кремля его же оружие. Впрочем, представляется сомнительным, что Гитлер пойдет на такой тонкий дипломатический трюк в ситуации, когда он упустил гораздо более выгодные шансы политической борьбы против большевизма". Мы сошлись на мнении, что канал связи через Клауса надо сохранить и аккуратно зондировать, чтобы использовать малейшую возможность удержать Красную Армию хоть на какой-нибудь границе перед вратами Европы. По службе я занимался переселением ингерманландцев и решением эстонско-шведских проблем, что дало мне возможность в июне 1943-го еще раз отправиться через Хельсинки в Стокгольм, не запрашивая на это специального разрешения. Я остановился не в обычном дипломатическом отеле «Гранд», а направился в более скромный и спокойный "Странд-Отель". Уже в день моего приезда, 18 июня, на пороге моей комнаты возник Клаус. На удивленный вопрос, откуда он узнал мое имя и адрес, Клаус с усмешкой авгура ответил: "Вас это удивило, но мое сообщение удивит Вас еще больше. Ваш друг Александров сейчас в Стокгольме. Завтра он отбывает в Лондон, но 7 июля вернется, чтобы встретиться с Вами". Мой ответ его несколько отрезвил: "У меня нет друга по фамилии Александров, кроме того у меня нет ни желания, ни задания вести переговоры с Вашим приятелем. Я прибыл сюда с гуманитарной миссией. Если я и разговаривал с Вами, то лишь как частное лицо, интересующееся Востоком." Клаус парировал: "Вы безусловно выступаете как частное лицо, равно как и Александров, который абсолютно случайно встретится здесь со своим старым московским знакомым. Вы же должны признать, что знакомы с шефом европейского отдела наркомата иностранных дел. Вспомните, на одном из приемов которые Советы давали в известном Вам морозовском особняке на Спиридоновке, вы даже познакомились с его женой." Я действительно шапочно знал Александрова, но никогда не упоминал его имени, да даже и сам позабыл об этом незаметном и осмотрительном человечке. Что ж, после того как Клаус назвал его имя, с детскими шуточками можно было кончать. Эти сугубо частные сведения он мог получить лишь из первых рук. Дело приняло серьезный оборот. "Дорогой господин Клаус", - отвечал я, - "если частное лицо Александров желает встреться с частным лицом Клейстом, чтобы непринужденно поболтать о прежних временах, что в этом плохого. После этого, правда, нам придется открыть тут в Стокгольме ресторан, как тем трем парням из "Ниночки". Потому что вряд ли Александрову захочется вернуться в Москву, где с ним разделаются точно так же, как со мной в Берлине. Но шутки в сторону! Если Александров готов со мной встретиться здесь, значит, он действует по заданию Кремля. И пойдет на это, лишь в том случае, если я, в свою очередь, буду представлять правительство Рейха. Но учтите, я не обладаю подобными полномочиями." Клаус снова понимающе улыбнулся, но не отступил. Пришлось сделать хорошую мину при опасной игре. Я попросил подать еду и напитки и мы присели над "sakuska", к чему он как житель Восточной Европы был привычен: "Я не хочу расспрашивать Вас о методах Ваших контактов с Советами, пусть это останется Вашей тайной. Но мне было бы любопытно, если бы Вы смогли объяснить, чем руководствуется Кремль, обращаясь к Германии с предложением о переговорах сейчас, когда немецкие армии повсюду отступают. Если Вы сможете доходчиво донести это до меня, можно будет продолжить разговор". Клаус достал из кармана несколько листков с русским текстом и извинился, что он не политик, поэтому должен опираться на шпаргалки, которые сделаны во время двух продолжительных диалогов с сотрудниками советского посольства. "Советы, – утверждал Клаус, - не хотят сражаться за интересы Англии и Америки ни один лишний день, ни одну минуту – ni odnu minutu – дольше, чем необходимо. Из-за своей идеологической зашоренности и интриг капиталистических государств Гитлер оказался втянутым в войну, которая застала Кремль в самом разгаре индустриализации. Да, Советский Союз может, расходуя последние ресурсы и пользуясь поставками из США, противостоять немецким войскам, возможно, даже разбить их в смертельной битве. Но над трупом уничтоженной Германии изможденный, кровоточащий Советский Союз окажется один на один против сильного и ничуть не пострадавшего Запада. До сегодняшнего дня англо-американцы не сделали никаких четких заявлений о военных целях, территориальных разграничениях, мирных планах и т.д. Их отношение к Германии тоже можно критиковать. С Рудольфом Гессом в Англии обращаются не как с плененным военным преступником, а как с джентльменом. На все вопросы русских по поводу будущего Гесса, Англия дает туманные ответы. Вся тяжесть войны лежит на плечах Востока. О втором фронте в Европе нет и речи. Высадка в Африке, больше похожа на фланговую операцию против СССР, чем на атаку стран Оси. Открытием второго фронта ее назвать нельзя. Второй фронт должен брать врага в клещи, а не щекотать с краю. От официальных лиц и штабных офицеров все чаще слышно про открытие второго фронта на Балканах. Кремлю это крайне нежелательно. Если этот план начнет осуществляться, Москва в ответ вынуждена будет пригрозить оккупацией Японии или даже пойти на нее. Высадка на Балканах отрежет Советам путь к их главным европейским военным целям – проливам. Как первое ясное предупреждение, 150 тяжелых бомбардировщиков, доставленных из США, не отправились на западный фронт, где они очень бы пригодились, а оставлены Дальневосточной Армии. В Сибири сейчас формируется 400 новых дивизий. 200 из них будут задействованы против Германии, так что к зиме против Германии будут сражаться 600 дивизий численностью 8-10 тысяч каждая. Оставшиеся 200 дивизий отойдут Дальневосточной Армии, которая получит абсолютное превосходство в живой силе против любой другой находящейся там армии. И в Персии компромисс с Англией достигнут лишь с большим трудом. Поэтому утешения Рузвельта и Черчилля Сталин не может принимать всерьез. Германия же сейчас владеет многими тысячами квадратных километров территории, которую Красная Армия пядь за пядью должна отвоевывать, теряя при этом людей, технику и время. Эти территории сейчас объект торга в немецких руках, благодаря чему соглашение может быть достигнуто немедленно." "И что случится тогда?" - прервал я Клауса. "Тогда имеются две гарантии сохранения мира. Первая – стоящая перед Советским Союзом необходимость залечить раны, восстановить разрушенное войной и продолжать индустриализацию. Вторая – экономическая помощь, которую при этом может оказывать Германия. Ведь если Германия будет уничтожена, Советский Союз попадет в зависимость от американской помощи, в которой ему в любой момент могут отказать." На мое замечания о догме мировой революции, Клаус возразил: "Бессмысленно убеждать Вас в том, что это лишь пустая идеология. От догмы мировой революции как шага, следующего за нынешним переходным периодом сталинского "социализма в одной, отдельно взятой стране" никто не откажется. Кремль не может этого сделать хотя бы из-за своей пятой колонны во всем мире. Но мировую революцию следует понимать как логичное следствие распада империализма, являющегося конечной стадией капитализма. Ее нельзя совершить, она должна произойти сама. В любом случае государственник Сталин не станет наносить ущерб собственной стране незрелыми идеологическими прожектами. Приближению мировой революции скорее послужит то, что капиталистические страны сражаются друг с другом, взаимно ослабляя себя, вместо того, чтобы нанести удар в сердце пролетарской мировой революции." После долгих рассуждений военного характера Клаус добрался до темы, по которой у него были весьма подробные записи: "Европа все еще считает себя пупом мира. Особенно для Германии европейские поля сражений и европейские цели очень важны. Советский же Союз с 1917 года все дальше удаляется от своих европейских позиций. Потеря царских владений в Польше и Прибалтике и перенос столицы из Петербурга в Москву стал первым толчком. Развитие индустрии вокруг Москвы и в Донбассе – вторым. Третьим же, решающим, стало возведение новых индустриальных гигантов по типу Кузнецка по ту сторону Урала плюс сельскохозяйственное развитие Туркестана и других азиатских территорий. Теперь Советский Союз гораздо ближе азиатскому миру, даже Дальнему Востоку, чем европейскому сознанию. Сталин сам рожден за Кавказским хребтом, он знает Сибирь еще с дореволюционных времен, так как семь раз направлялся туда не по собственной воле. Западная Европа ему практически чужда. Западная Европа – старый континент со своими укоренившимися привычками, со своеобычными народами, их лишь с большим трудом и огромным терпением можно втиснуть в советскую концепцию, которая до окончательной победы мировой революции должна быть ориентирована на Москву. Гораздо лучше и многообещающе выглядят шансы Москвы на дальневосточном плацдарме. Китайская революция разгромила тысячелетнюю китайскую культуру, обобществила былые ценности. Японское вторжение уничтожает последние еще сохранившиеся традиции, семейные связи и имущественные отношения, чем вдохновляет национальное сопротивление окончательно порвать с прошлым. Миллионы индивидуумов, которые в отличие от европейцев не приучены к особости статуса, попадают в руки тех, кто умеет работать с массами. Но работать с ними будет вовсе не проповедующий свободу англо-американский демократ, сам помогающий рушить старые стены, а человек в Кремле. Так называемые знатоки Китая не понимают, что там происходит. Они влюблены в Китай и слепы как все влюбленные. Они полагаются на старую нерушимую с их точки зрения твердь китайской культуры и не замечают, как эта твердь исчезает. Когда советские эмиссары Карахан, Бородин и Блюхер прокололись с китайской революцией, когда она не превратилась в пролетарскую по рецепту Маркса и Ленина, Москва повела очень дальновидную политику: в Москве и Ленинграде были основаны дальневосточные университеты, в которых сейчас год за годом учатся тысячи китайцев, индусов, бирманцев, яванцев, получая в дополнение к образованию политические установки. В их учебном плане не только учение Маркса и Ленина, но и тактика гражданской войны, саботажа и шпионажа, указания по учреждению независимых организаций, нелегальных типографий и т.д. Прилежные воспитанники мировой революции уже сегодня ведут партизанскую войну с Японией. При этом они получают оружие от Америки и Англии, которые в их близорукой наивности прилежно кормят московского дракона. Там, в Китае, решится судьба следующего столетия, там, в Китае, будет идти борьба за мировое господство, для Китая кремлевский хозяин будет экономить силы и порох. Именно поэтому Александров готов к разговору с Вами". Я должен честно признать, что ожерелье причин было нанизано вполне убедительно. Разумеется, мысль в Москве вполне могла работать в этом направлении. Казалось невероятным, что Клаус сам выдумал все приведенные им аргументы. К тому же некоторые названные им имена и события прямо указывали на советские источники информации. Если Александров действительно находился в Стокгольме и был готов встречаться со мной, становилось ясно, что с частной авантюрой покончено. Вряд ли Александрова заинтересует встреча с оппозиционером, к какой бы группировке он ни относился. Нет, он ищет человека, имеющего прямой выход на Вольфсшанце. Дальнейшая самодеятельность была не только бессмысленной и опасной, но и невозможной. Оставалось лишь два пути: с минимумом потерь выйти из игры или стать тупым орудием большой политики и помочь Кремлю установить желаемый контакт. Непростой выбор. Часами бродил я той ночью по ярко освещенному Стокгольму. Мне пришли на ум слова Шекспира: The time is out of joint: O cursed spite, That ever I was born to set it right. Не излишне ли я самонадеян, поверяя свою скромную судьбу такими мерками, подумал я. Но ведь на карте стоит много больше, чем во время той семейной ссоры в датском королевстве. Если существует хоть мимолетная тень малейшей надежды на то, чтобы закончить войну и оградить Европу от советского нашествия, есть ли у меня вообще выбор? Могу ли я сейчас выйти из игры и спокойно поехать домой, радуясь, что вышел невредимым из опаснейшей аферы. И пусть дни сами текут своим чередом до того момента, когда русские окажутся на берегах Эльбы? На следующее утро я полетел в Берлин, чтобы "покаяться", но не успел выйти из машины в Темпельхофе, как был арестован. Меня ждал чиновник из СД, чтобы согласно приказу доставить меня к своему шефу – обергруппенфюреру СС Кальтенбруннеру. По пути я узнал о причине столь повышенного внимания к моей персоне. Мой собеседник Клаус, желая узнать, действительно ли я тот самый человек, которому следует передать предложение Александрова, отправился к немецкому военному атташе в Стокгольме, где изложил свое сообщение повторно. Военный атташе доложил своему шефу – Канарису, а Канарис – Гитлеру. Но его версия гласила: еврей Клаус утверждает, что в Стокгольме находится еврей Александров, который ждет немецкого переговорщика. Если через четыре дня переговорщик не объявится, Александров отправится в Лондон, чтобы окончательно договориться там о совместной работе Кремля с западными державами. У Гитлера случился припадок бешенства, и он приказал немедленно привлечь к ответственности всех связанных с этой "грязной еврейской провокацией". Военный атташе из Стокгольма телеграфом проинформировал Берлин о моем прибытии, как и о том, что я могу дать вполне аутентичную справку о происшествии. Так меня арестовали. Я был не слишком сильно удивлен этому повороту событий. Тот, кто сует пальцы меж шестеренок политической махины, не должен жаловаться, особенно во время войны и в государстве, в котором действует гестапо. Дворец на Вильгельмштрассе, в который меня доставили, как и многие здания своего рода потерял после учрежденской перестройки свой былой шарм. Лишь отдельные комнаты все еще хранили старую классическую культуру. В одном из таких небольших овальных залов меня ожидал Кальтенбруннер, сидевший за широким столом вместе с двумя сотрудниками. Он усадил меня напротив и потребовал подробного рассказа обо всем. Его характерное тяжелое лицо не предвещало ничего доброго, но в глазах светилась искра интеллекта. Если он не принадлежал к типу упрямых начальников, которым недоступна деловая аргументация, лучшим выходом было выложить все карты на стол. Я начал рассказывать, как случай столкнул меня с человеком, которого я будучи примерным чиновником вроде бы должен был избегать. Но так как формальная корректность в этом случае показалась мне бегством от ответственности, я ввязался в это приключение. Я рассказал обо всем произошедшем, Кальтенбруннер слушал внимательно. Из его промежуточных вопросов я понял, что дело его заинтересовало. Мне передали пачку "Честерфильда". Как я знаю из богатой практики допросов после 45-го, это еще ничего не значит. Но то, что адъютант обошел стол, чтобы дать мне прикурить, я принял за хороший знак. Речь теперь шла не о моих грехах и раскаянии, а об обстоятельствах дела. Когда я закончил, Кальтенбруннер отвел меня в соседнюю комнату и сказал с глазу на глаз: "У меня создалось впечатление, что вы говорите правду, ведь если русские действительно захотели бы нас прощупать, то они бы придали всей истории вид случайного и ничего не значащего свидания двух старых знакомых, что и следует из Вашего описания. Доложенная фюреру версия ультимативного требования о вступлении в переговоры – полная чушь. Вы можете объяснить, откуда взялось это сообщение? И что, Клаус и Александров действительно евреи?" "Александров – чистокровный русак и точно не еврей. Клаус, как мне кажется, тоже не еврей, хотя я до сего момента меньше задумывался о его родословной, чем о подлинности его сообщения. Почему Канарис доложил именно так, я не знаю. Или кто-то хотел дискредитировать затею как "еврейскую провокацию" или кто-то надеялся достигнуть этим преувеличением быстрой реакции на самом верху". "В любом случае, - продолжил Кальтенбруннер, - вся история так запятнана в глазах фюрера, что сейчас никто не решится заговорить о ней снова. Не докладывайте пока ничего министру иностранных дел. Я сам извещу Риббентропа, когда дело слегка порастет травой, и Вам не будет угрожать опасность. Отпускаю Вас под домашний арест. Вам сообщат, когда вы снова получите возможность свободно передвигаться. Под домашним арестом я просидел 14 дней, впрочем, меня по-дружески предупредили, чтобы я держал язык за зубами и не вредил себе сомнительными телефонными беседами и визитами. Что ж, обжегшийся на молоке дует на воду. Кляйст был не единственным участником той истории, который оставил мемуары. Советские дипломаты, работавшие тогда в Швеции, сделали на удивление завидную карьеру - Владимир Семенов занимал посты замминистра иностранных дел и посла в ФРГ и написал книгу "От Сталина до Горбачева", а Андрей Александров-Агентов был ближайшим помощником Брежнева и написал книгу "От Коллонтай до Горбачева" (а это говорит о том, что на Стокгольмские переговоры у Сталина были большие виды, - что бы там не говорили всякие "патриоты" - участники простых разведывательных "игр" такие карьеры не делают). В 80-х биографию Эдгара Клауса подробно, насколько позволяли западные источники, осветила Ингеборг Фляйшхауэр в книге "Шанс сепаратного мира". Наконец, в 90-х бывший разведчик Александр Славин (Славинас) сначала в немецких газетах, а затем в изданной небольшим тиражом в Израиле книге "Гибель Помпеи" дал свою трактовку этого неоднозначного эпизода. Мечтаю найти где-нибудь эти книги. Я всегда знал: шанс мирного договора между СССР и Германией был. Большой. Ну, нечего после Сталинграда больше было немцам ловить на востоке! Умные люди это замечательно понимали: японские дипломаты больше года штурмовали Гитлера и Сталина с компромиссными мирными предложениями, Муссолини и Мильх просили Гитлера заключить сепаратный мир с Советами, фон Риббентроп и Гиммлер, отчаявшись склонить к миру Гитлера, самостояельно вели переговоры с противником. Все-таки нельзя доверять историю "патриотам". Помимо черного и белого существуют другие цвета и полутона. Заидеологизированному уму не понять всей сложности и многогранности момента. По материалам Дж.Толланда и ув. "Labas".
ВЛАДИМИР-III: Фу ты черт! Я думал, Вы в креационизм ударились. А оно вот как... Сталин сам рожден за Кавказским хребтом, он знает Сибирь еще с дореволюционных времен, так как семь раз направлялся туда не по собственной воле. 7 раз!!!! Это очень развесистая АИ! С жестким царским режимом до самой смерти Сталина. МЦМ?
lalapta: ВЛАДИМИР-III пишет: 7 раз!!!! Это очень развесистая АИ! Клаус не ошибался. Сталин действительно был в ссылках 7 раз. ноябрь 1902г. - село Новая Уда Балаганского уезда Иркутской губернии; 1908-10гг. - Сольвыдчегодск - 3 раза (!), все три раза совершал побеги; 1911-12гг. - Вологда; 1912г. - Нарым; 1913г. - село Курейка Туруханского края; Клаус слегка ошибся в географии: Сталин был в ссылке в Сибири всего три раза. Еще четыре раза он был в ссылке в Вологде и Архангельском крае. Вообще, претензий к Клаусу априори не может быть - он был знаком со Сталиным лично еще во времена гражданской войны. А то, что написано в отрывке из воспоминаний Кляйста - это слова Коллонтай и Александрова. Конечно, Коллонтай - настоящая пацифистка и работа в Стокгольме для человека ее уровня это - "почетная ссылка", но если бы советское руководство было настроено иначе, вряд ли советские кадровые дипломаты стали бы так откровенно "антисоветничать" в отрыве от руководства... ВЛАДИМИР-III пишет: Фу ты черт! Я думал, Вы в креационизм ударились. По имени "Эдгар Клаус" надо было догадаться, что это АНС...
ВЛАДИМИР-III: lalapta пишет: 1908-10гг. - Сольвыдчегодск - 3 раза (!), все три раза совершал побеги; Хм... Я это считал за 1 раз.
lalapta: Видимо, сам Сталин считал Сольвыдчегодск за три. Он трижды оттуда бежал, охранка его дважды ловила. Клаус же ничего придумывал и не искал в справочниках (интересно, а на тот момент существовали общедоступные справочники, где содержалась подобная информация?) - как Сталин ему рассказал в 1918-м, так он и передал Кляйсту.
lalapta: теперь не 39-й, теперь 43-й. Все карты и козыри "на столе". Чудес больше не будет. А если и будут, то у тех у кого надо (та же А-бомба). Сталинский СССР еще слаб, но неприятная для Запада перспектива 45-го уже вырисовывается, когда для сдерживания нависшей над Европой красной армии нужно было ублажать дядюшку Джо (фактически позволив ему с восточной Европой делать все что вздумается). Так может лучше дружить с немцами? Смотрите. В случае сепаратного мира СССР с Германией, возвращаются в границы 1941-го. Это всякому теперь ясно. Нет Польши из-за которой и начался весь этот сыр-бор. Вся Европа остается под неуправляемыми врагами-немцами. И мы (страны доброй воли) имеем две враждебных нам идеологии на Евроазийском континенте. С одной мы воюем, с другой дружим. Ни ту ни ту теперь не сломить. А вот если все же быстренько помириться с Германией, то вырисовывается СОВСЕМ ДРУГАЯ перспектива. Во-первых вносится раскол в тройственный союз. "Ось" ломается. Итальянцы уже готовы сдаться (мы знаем события лета 1943-го). Если отпадет Германия, Япония остается одна. Сделав немцев своими (с максимально либеральными уступками, типа оставить им нацистские игрища, забыть начисто холокост) мы (Запад) получаем назад западную Европу. Буквально. Может появится очень красивая идея евроинтеграции под сенью Германии. То есть, и дома и замужем. (если кое-кто будет недоволен, то можно устроить им несчастный случай). При этом интегрируется ВСЯ Европа. И восточная в том числе. Прибалтика, Белоруссия, Украина и даже Готланд, то есть остров Крым (резиденция русской освободительной армии. Де-жа-вю!). Именно на весну 1943-го попадает, кстати, и организация дивизии "Галичина" и активность Власова по организации РОА. Все это возникает под военным протекторатом Германии, разумеется, и, разумеется, против СССР. То есть, то что происходит у нас в 1991, теперь происходит на штыках геринговской Германии. Нет, "люди доброй воли" не против мира Германии с СССР. Они всецело поддерживают идею "сепаратного" мира. И даже способствуют этому. Но на условиях, которые Сталина не устроят. Его империя теряет Прибалтику, Белоруссию, Украину. (Немцы упираются, а значит они договорились с Западом). Хотя, чего ему, Сталину, возмущаться то? Нефик было драпать до Москвы в 1941-м! Свои танковые заводы из Украины он убрал за свой Урал. Земли у него еще ой-ой-ой как много! Чего ему еще желать? Страна у него есть. А то, что чуть-чуть поуменьшилась, так мало ли что в истории случается? Конечно, "люди доброй воли" в итоге укатают и этот обрубок "великой красной империи". К году этак, 195... Обратите внимание. Будет мир у Сталина с Германией (при таком раскладе) – хорошо. Будет война – еще лучше. Пускай немцы отдуваются за дела своего Адди. Заодно такая война не даст им поднять голову. Вояки? Воюйте! Мы (Запад) их заставим отказаться от все колониальных претензий за пределами Европы. Наше- наше. Вот и пускай воюют за уже полученное "жизненное пространство" на востоке. Если план удастся, то скорей всего между Германией и СССР возникнет неустойчивое ПЕРЕМИРИЕ. Которое, в году 1945-47 (после передышки) опять возобновится новой войной. Теперь немцы – заслон Запада. Война вязнет в позиционном тупике под Киевом, в Курляндии и в СССР по моему сценарию, вместе со смертью Сталина в 1949-м (доконали старика) происходит буржуазная контрреволюция. Кстати, в этом мире ядерное оружие созданное к 1946-му засекречивается и только к 1950-му становится всем ясно, что есть такой вид фугаса... А Сталин за передышку 1943-1947 создает свои собственные стратегические бомбардировщики (содрав таки Б-29). Не буду скрывать. Я хочу использовать этот куда более реалистичный тайм-лайн под "свиски" в симуляторе Олега Мэдокса. Там изначальный тайм-лайн (от гибели Гитлера в 1944-м) – полная бредятина. При всей красоте и масштабности варианта, предложенного ув. Алексом Семеновым (без шуток, реально красивого) вся эта красота с вандальской жесткостью уничтожается одно единственной фразой из уст очевидца. Примечательный разговор состоялся с меня 6 декабря 1942 г. с одним известным шведом, который ничтоже сумняшеся предложил: "Объявите в Германии формальную капитуляцию по отношению к Западу, чтобы затем вместе сражаться на Восточном фронте". Я возразил, что ему должно быть известно, насколько далека от немецких реалий подобная мысль, не говоря уже о том, что ни английской, ни американской армий, которым можно было бы сдаться, пока на континенте нет. Кроме того представлялось сомнительным, что эту частную инициативу шведа поддержит хотя бы одно-единственное американское или английское официальное лицо. Американских и английских войск в Европе нет. Если немцы просто отменят "Цитадель", у них высвобождается 4 и 6 воздушные флота - 2050 самолетов. В случае переброски даже не армейских частей, просто сил люфтваффе, объединенное командование союзников планировало отменить операцию "Хаски". Так что сдаться кому-либо не смогут даже итальянцы. Хотя, конечно, что-то подобное обсуждалось: 5 апреля 1943-го в кулуарах встречи Гитлера и Муссолини в Клессхайме произошла встреча руководства итальянской военной разведки SIM с руководством Абвера - с учетом того, что Чезаре Амэ потом был одним из руководителей переворота 8 сентября смотрится многозначительно. После этого Амэ встретится с Канарисом 29 и 30 июля в Венеции. О чем же им говорить в Клессхайме и Венеции, кроме как о своих заговорщических планах - в пору подумать о целом "Офицерском интернационале". Пожалуй, "Рэнкин" имеет смысл только после "Оверлорда". Да и еще возникает вопрос: а согласятся ли союзники говорить после этого с немцами на равных. Если Советы из войны вышли, а Союзникам дать понять, что в Европе они не высадятся, то да. Тогда Рузвельту придется относится к немцам с должным уважением и вниманием. Без восточного фронта союзники "Битву за Европу" сливают, а ведь у немцев еще и появляется возможность устроить англичанам "показательную порку" наподобие английской операции "Chastise" - устроить удар по базе Скапа-Флоу или Гибралтару. Да и про такие серьезные уступки немцам со стороны союзников не могло идти и речи. Более того, даже сами немцы не помышляли о подобном. Например, даже самые прогрессивные немцы Шелленберг и Гиммлер планировали идти на уступки и уходить из Западной Европы и Скандинавии. Это 1942-ой! В 1943-м Герингу и Гиммлеру пришлось бы уступить не только Францию (при этом не Вишистам, а Голлистам - немцы самостоятельно уничтожили режим Виши в ноябре 1942-го), но и Балканы, и Восточную Европу. Вот уж как раз вывести вермахт из Греции и Югославии - это как раз "и дома, и замужем". Грецию немцы почти не контролируют (то есть контролируют, но только те районы, в которых могут высадится союзники), а зимой 1943/44-го коммунисты не только побеждают в гражданской войне, но освобождают больше половины территории страны. В Югославии - то же самое. Даже палаческий режим усташей контролирует не всю территорию Хорватии. Самый лучший выход - привести в стране к власти своих заговорщиков (Младен Лоркович и Анте Вокич были одними из наиболее прогерманских хорватских руководителей, Михайлович тоже настроен довольно прогермански), вывести свои войска (к чему гробить своих парней в боях с местными дикарями) и впустить туда англичан. В данном случае, цели у них с немцами были одни и те же. Все-таки Драже Михайлович куда ближе англичанам и американцам, чем коммунист Иосиф Тито. Даже если в регионе появятся британские базы на постоянной основе - это даже неплохо, эдакий элемент стабильности. Польшу и Чехию тоже пришлось бы вернуть. В Протекторате в тот момент руководят люди, которые вели чуть ли не официальную переписку с Бенешем (хотя многих из них, в том числе пронемецкого Алоиса Элиаша, уничтожили при Гейдрихе) - Я.Крейчи, Р.Беран, Ф.Чвалковски. Вопрос о польском самоуправлении в том же 1943-м решался чуть ли не на высшем уровне. В Катыни, руководитель высшего опекунского совета А.Роникер (кстати, первоначально его возглавлял Я.Радзивилл) просил Геббельса восстановить независимость Польши (по образцу того, как это было сделано в 1916 году) и предлагал начать формировать польский легион. Глупые немцы отказались (хотя "фюреры" в малых чинах теми же темпами продолжили укреплять сотрудничество с поляками - украинские батальоны "шума" в западной Украине заменили польскими, развернули программу сотрудничества с отдельными полевыми командирами АК и NSZ, а затем и с официальной организацией NIE. Что это за организация хорошо понятно: шеф NIE Л.Окулицкий после сдачи в плен Т.Комаровского стал командующим АК, когда уже борьба с Советами стала куда важнее борьбы с немцами, после войны пойман НКВД, судим на "процессе 16" - конечно, то что им вменяла в вину сталинская юстиция в лице палача Ульриха, с советской т.з. преступление, но не с польской - даже несмотря на заступничество запада и смехотворные по меркам той самой юстиции приговоры, участь Л.Окулицкого, С.Янковский, К.Пужака и др. была предрешена, из тюрьмы они так и не вышли. То есть возможность развернуть поляков лицом к Германии (хотя бы на почве антисоветской борьбы) вполне возможно. Другое дело, что такая Европа будет действительно нейтральной. Без американских, советских и германских войск европейские государства получают большее пространство для маневра вне блоковой идеологии. По крайней мере, возможные союзы будут складываться скорее "по любви", чем "по принуждению". Шелленберг, например, вполне серьезно хотел дружить с французами на основе взаимовыгодного сотрудничества и без доктринерских предрассудков.
полная версия страницы