Форум » История » Моя новая книга - ДЕСЯТИЛЕТИЕ (1691-1700) » Ответить
Моя новая книга - ДЕСЯТИЛЕТИЕ (1691-1700)
ВЛАДИМИР-III: Наконец-то приступил к этой книге, написать которую замышлял еще в начале нулевых годов, а два года назад стал собирать материалы. Объема пока не знаю, но буду стремиться к краткости. Главный вопрос: что было в головах тех европейцев, которые смотрели на проезжающее Великое посольство Петра Первого?
ВЛАДИМИР-III: Германия оставалась феодальной страной. Четыре сотни владений, в т.ч. почти триста имперских чинов: 6 курфюрстов, 3 курфюрста-архиепископа, 48 князей, 47 герцогов, 6 маркизов, 3 ландграфа, графы, епископы, полсотни вольных городов – фактически маленьких патрицианских республик. Формально всем этим партикуляристским раем руководил Римский император, он же король Богемии, король Венгрии, король Бургундии, король Рима и титулярный король Иерусалима. Правда, в 1687-1690 два титула (король Венгрии и король Рима) перешли от Римского императора (кайзера) Леопольда Игнаца Йозефа Бальтазара Франца Фелициана I к его сыну Иосифу. Хотя император Священной Римской Империи германской нации считался почти бесправным в отношении своих формальных вассалов – князей и прочих имперских чинов (особенно после 1648 года), это не совсем так. К концу XVII века авторитет императора заметно возрастает, особенно в рамках таких институтов власти как имперский рейхстаг (постоянно заседал в Регенсбурге с 1662 года) и Высший имперский суд (с 1527 по 1689 года заседал в Шпаере, а после разрушения города французскими войсками переехал в Вецлар). В период войн с Францией и Турцией значительно повысилась роль созданных еще в 1495-1512 годах имперских округов, которые с 1681 года взяли на себя функцию набора армии, сбора имперских налогов и поддержания постоянных военных контингентов в империи. Укрепление позиций Габсбургов в наследственных землях, успешная политика династических браков и раздачи титулов и должностей также значительно способствовали подъёму влияния императора. Содействие воцарению в Пфальце в 1685 году католической баварской династии Виттельсбахов, сменившей протестантов (курфюрст Пфальца в XVII веке был самым принципиальным протестантским электором) и защита местных князей от захвата их владений Францией резко усилили влияние императора на Рейне, а переход в католицизм в 1697 году другого столпа евангелической унии – курфюрста Саксонского Августа, что позволило ему занять престол выборного короля Польши, резко изменил баланс в Империи в пользу католиков: протестанты получили лишь один титул электора – в 1692 году Георг Вильгельм князь Брауншвейг-Люнебургский получил титул курфюрста Священной Римской Империи германской нации. В то же время процессы консолидации на имперском уровне накладывались на региональную интеграцию: в крупнейших немецких княжествах формировались собственный разветвлённый государственный аппарат, пышный княжеский двор, сплачивающий местное дворянство, и вооружённые силы, позволяющие курфюрстам проводить более независимую от императора политику.
ВЛАДИМИР-III: Помимо феодального каркаса понятие Германия имело культурное и религиозное измерение. Половина населения продолжала сохранять верность католицизму, половина – различным течениям протестантизма (преимущественно лютеранству, но также кальвинизму баптизму, учению моравских братьев и меннонитов). В XVII веке рекатолизация произошла во владениях Габсбургов (кроме Венгрии и Кроации, где притеснять протестантов в условиях турецкого нажима было себе дороже), на севере Баварии и в Гессене, полностью католическими стали Испанские Нидерланды. Ужасы Тридцатилетней войны не прервали развитие немецкой литературы, наоборот, именно в середине XVII века кипит поэтическая жизнь, возникают союзы поэтов: Достохвальный Пегницкий пастушеский и цветочный орден, основанный в Нюрнберге и существующий поныне, Немецкомыслящее товарищество – Розовый Орден, основанный в Гамбурге Филиппом фон Цезеном и дошедший до абсурда, изгнав из немецкого все иностранные слова. Население Священной Римской Империи германской нации вновь растет, достигая почти 20 млн. к концу столетия, и хотя формально (по Вестфальскому миру) Империя признала независимость итальянских государств, Соединенных провинций Нидерландов и Швейцарской республики, фактически император претендовал на роль арбитра в Северной Италии, особенно в отношении Герцогства Мантуи. В 1698 году, когда ему исполнилось 16 лет, будущий фарфоровых дел мастер Иоганн Фридрих Бёттгер поступил учеником к известному берлинскому аптекарю Цорну. В это время он увлекается алхимией, пытаясь открыть философский камень, с помощью которого можно излечивать любое заболевание и превращать неблагородные металлы в золото. Судьба сводит его с известным адептом оккультизма потомком знатного византийского рода Ласкарисом. По преданию Ласкарис, поражённый знаниями юноши, вручил ему две унции некоего порошка. Аптекарь Цорн скептически относился к алхимическим экспериментам, но вскоре Бёттгер совершил в присутствии свидетелей золочение серебряных монет, что было расценено как трансмутация и придало ему славу искусного алхимика.
ВЛАДИМИР-III: Нидерланды (Республика Соединенных Провинций Нидерландов) с 1581 по 1798 год считаются республикой. Это и верно, и неверно одновременно. Формально Республика состояла из Республики Голландия и еще семи формально монархических, но без монархов, образований: Герцогства Гелдерн. Графства Зеландия, редкозаселенного Ландшафта Дренте и 4 сеньорий. Государственное устройство носило в значительной степени архаичный и во многом неупорядоченный характер. Сохранялись многие старинные привилегии провинций, которые в прошлом были феодальными княжествами, городами и общинами. Высшим органом власти в Республике являлись Генеральные Штаты. Существовавший наряду с ними Государственный совет в XVII веке утратил свое значение. Других централизованных общегосударственных органов власти не существовало. Фактическое руководство исполнительной властью в Республике на протяжении большей части её истории принадлежало статхаудерам (штатгальтерам) из династии Оранских-Нассау, как правило, являвшимся также главнокомандующими вооруженных сил республики. Происходило противоборство унитарной монархической силы в лице статхаудеров и республиканской системы, которую возглавлял Великий Пенсионарий. Этот странный для уха нашего современника пост – первое по значимости должностное лицо и юридический советник Голландии и Зеландии. Великого Пенсионария выбирали на 5 лет, но могли неоднократно переизбирать – так горячий сторонник Вильгельма Оранского Антоний Гейнзиус занимал этот пост с 1689 по 1720 год – до самой своей смерти. В XVII столетии Нидерланды пережили век своего расцвета. Экономика базировалась на высоком уровне качества, успехи в научной и культурной сферах – на политике веротерпимости и привлечении многочисленных эмигрантов из других стран (собственно, это и был, в общих чертах, рецепт успеха, который реализовывался в дальнейшем в самых разных странах мира). При этом нельзя сказать, что в эту эпоху произошло нечто, принципиально изменившее нидерландское общество и государство. Хейзинга заметил, что в «буржуазности» Нидерландов XVII века нет ничего принципиально нового, никаких качественных скачков сравнительно с теми же Нидерландами XVI века. Уровень жизни среднего голландца (согласно вычислениям историка мировой экономики Агнуса Мэддисона) в 1700 году превышал на 70% уровень жизни среднего англичанина, на 86% - жителя Испанских Нидерландов, на 93% - итальянца. Также ВВП на д/н в Нидерландах был в 2,2 раза выше, чем в Швеции, в 2,3 раза выше, чем в Германии и Франции, в 2,4 раза выше, чем в Швейцарии, в 2,5 раза выше, чем в Испании, в 3,5 раза выше, чем в Польше и России, в 3,6 раза выше, чем в Великом Османском Государстве. Несомненно, Голландия была богатейшей частью Нидерландов, а многие европейцы думали о Соединенных провинциях в первую очередь как о Голландии, а не как о Республике семи объединенных провинций Нидерландов. После отмены Людовиком XIV Нантского эдикта протестантские кантоны Швейцарии начали отдавать предпочтение военной службе в протестантских Нидерландах, которые вели серию войн против нескольких европейских держав, включая Францию.
thrary: У Нідерландах, здається не у всіх провінціях штальгальтерами були Оранські, у двох здається були їх родічі, а можливо у кількох взагалі не було штальтгальтерів.
ВЛАДИМИР-III: Да, в 1696 Дренте наконец-то назначило Вильгельма Оранского своим штатгальтером. Демократии всегда были неповоротливы и неторопливы.
ВЛАДИМИР-III: В Англии новый год все еще начинался с 25 марта, а антикатолическое общественное мнение противилось принятию Григорианского календаря. Англия пожинала плоды Славной революции. Новый король – внешне невзрачный и не такой уж талантливый Вильгельм III – не сразу добившийся своей коронации в качестве суверена Англии (первоначально тори предполагали сделать его всего лишь принцем-консортом при царствующей жене – дочери свергнутого Якова Марии) умел работать с парламентом и к тому же часто отлучался на континент. Явочным порядком система училась справляться без короля. Доминирующие в политической системе Англии виги и примкнувшие к ним тори получили желанное: в 1689 году восстановлено действие Habeas Corpus Act («Акта о лучшем обеспечении подданного и о предупреждении заточений за морями»), который определял правила ареста и привлечения к суду обвиняемого в преступлении, предоставлял право суду контролировать законность задержания и ареста подданных, а подданным – требовать начала такой процедуры, приняты «Акт, декларирующий права и свободы подданного и устанавливающий наследование Короны» (Билль о правах), ограничивающий прерогативы короля и расширяющий права поданных и парламентариев, а также Toleration Act («Акт об освобождении от наказаний, предусмотренных соответствующими законами, протестантских верноподданных, отделившихся от Церкви Англии»), дарующий свободу вероисповедания и отправления культа, а также возможность занимать должности на государственной службе всем протестантам, кроме крайних антитринитариев. Не стоит, однако, думать, что эти важнейшие законодательные основы английской парламентской системы сразу же отделили от нее средневековые и абсолютистские пережитки. По прежнему король играл ключевую роль в назначении министров, суды рассматривали дела об оскорблении королевского величества, а католики по прежнему были лишены политических и многих гражданских прав. В Шотландии и Ирландии переворот 1688 года в Англии восприняли более чем прохладно: обе эти страны, в сущности, пришлось завоевывать, что и было завершено в 1691-1692 годах, хотя у Вильгельма хватало забот на континенте в связи с войной против Франции. Особенно негативно в Шотландии восприняли отказ короля помочь новой шотландской колонии на Панамском перешейке – Дарьен, что привело к ее оставлению в 1700 году, и вообще к концу 1690-х многие шотландские аристократы начали подумывать об отделении от Англии и о приглашении на трон своего королевства другой династии. В Ирландии восстали якобиты-католики. Желая выглядеть надпартийным главой государства, Вильгельм попеременно сотрудничал то с тори, то с вигами, но в целом шел навстречу желаниям торгово-промышленного класса и примкнувшей к нему верхушки земельной аристократии. В 1690-х Вильгельм III провозглашал себя королем не только Англии, Шотландии и Ирландии, но и Франции (о чем свидетельствуют монеты того времени). Он и его супруга демонстративно отказались излечивать подданных от золотухи, хотя их предшественник – Карл II Стюарт за 25 лет своего правления прикоснулся к 90 тысячам человек. Далеко не все английские подданные отнеслись к перевороту 1688 года восторженно: 400 прелатов Церкви Англии во главе с архиепископом Кентерберийским Уильямом Секрофтом отказались присягать новому королю и королеве, даже в их коронации архиепископ Кентерберийский участия не принимал, хотя по должности именно он коронует королей Англии. Якобиты, среди которых, кроме тайных католиков, насчитывалось немало англикан, продолжали борьбу за повторную реставрацию Стюартов и распространяли слухи о нетрадиционной ориентации Вильгельма III. Последний после смерти королевы Марии в 1694 остался без прямых наследников. Все это происходило на фоне быстрого экономического роста: только с 1660 по 1688 объем внешней торговли удвоился – беспрецедентные темпы по меркам недавнего позднего средневековья! Британские купцы и производители уверенно вытесняли голландцев с многих рынков, в т.ч. с европейских и средиземноморских (в 1700 году британская торговля в Средиземноморье заметно превышала по объему торговлю в Северной Европе, чему способствовали османские «капитуляции» 1673 года, фактически предоставлявшие право свободной торговли иностранным купцам). Англия играла все возрастающую роль в т.н. «треугольной» торговле между Европой, Африкой и американскими колониями: в 1690-х ежегодно английские суда вывозили из Африки на острова Карибского моря по 2 тысячи негров-рабов, а оттуда доставляли в Европу по 1 тысяче тонн сахара. Правительство уделяло большое внимание покровительству «национальной» промышленности, но и это не удовлетворяло общественность, и появляются памфлеты о «короле-патриоте» – предшественники самого знаменитого памфлета Болингброка. Англия шла против течения европейской политики: на континенте усиливался абсолютизм и меркантилизм, а в Англии вместе с парламентаризмом формировались представления о свободной торговле – основе капитализма. Парламент Англии уже имел достаточно полномочий, чтобы центр тяжести политической системы сместился к законодательной власти, а парламентские выборы стали главным политическим событием. После победы в 1689 году партия вигов (букв. «париков») на выборах 1690 получает почти равное с партией тори количество мест (243 и 241 из 513 соответственно), но в 1695 м 1697 одерживает убедительную победу (257 и 246 мест против торийских 203 и 208 мест соответственно). Значительная часть депутатов английского парламента еще не примыкала ни к одной из основных партий. После выборов 1690 король продолжил свою политику формирования коалиционного правительства вокруг беспартийных фигур. Формальной должности премьер-министра еще не существовало, но номинальным лидером нового правительства стал беспартийный Томас Осборн, маркиз Кармартен, хотя тори смогли использовать свое возросшее представительство в Палате общин, чтобы увеличить долю министров-тори в правительстве. Парламентом 1690 года приняты Акт об Адмиралтействе (1690), Закон о переписке с врагами (1691), Закон о помощи бедным (1691), Закон о королевских шахтах (1693), Закон о дисквалификации Палаты общин (1693), Закон о Банке Англии (1694), Закон о заседании парламента (или Закон о трехлетнем периоде 1694 года) и Закон о нечестивой ругани (1694). В 1694 году в партии вигов возникла группировка «хунта» (в испанском языке это слово обозначает всего лишь «совещательное собрание» и первоначально в Испании применялось в отношении парламентских структур) в составе Джона Сомерсса, Чарльза Монтегю, Томаса Уортона и Эдварда Рассела, которые получили известность благодаря Роберту Спенсеру, 2-го графу Сандерленду. Противники величали их «пятью лордами-тиранами» (все четверо в 1693-1700 годах стали лордами – их влияние на Палату общин ослабло, и к 1700 году «хунта» в значительной степени потеряла власть). В 1698 году в парламенте сформировалась оппозиционная «хунте» коалиция тори и части вигов – «Новая страна». Парламент 1695 года принял в тому же году Закон о коррупции, Закон о парламентских выборах, Закон о плантационной торговле, Закон о квакерах, Закон о безопасности короля и правительства и Закон об измене, в 1696 - Закон об отправлении правосудия, Закон о Банке Англии, Закон о монетах, Закон о побеге должников, в 1697 – Закон о богохульстве, Закон о цивильном листе короля (700 тысяч фунтов год, не считая экстраординарных расходов), Законом о самозванцах, Закон о бедняках и Закон о новых лесах (в интересах военного кораблестроения). Следующий парламент 1698 года успел рассмотреть и принять Закон об экспорте, Закон о губернаторах плантаций, Закон о пиратстве (вводивший смертную казнь для сообщников пиратов) и Закон о дальнейшем предотвращении роста папизма (устанавливающий крупное вознаграждение за поимку «папского епископа, священника или иезуита», вводивший пожизненное заключение вместо смертной казни за совершение на территории Англии мессы и запрещавший католическое образование, наследование и покупку земли католиками).
ВЛАДИМИР-III: Страны Скандинавии, которые неоднократно на протяжении своей истории делали качественный скачок и догоняли самые передовые государства Средней и Западной Европы, в XVII веке совершили очередное «чудо»: Швеция вышла на первое место в Европе по добыче железной руды и выплавке чугуна, а также по добыче меди. Десятки тысяч тонн шведского железа экспортировались в различные страны Европы, прежде всего в Великобританию, но также и в Россию. В Швеции процветает сословие свободных крестьян, составлявшее большинство сельского населения – редукции Карла XI (1660-1697), так не понравившиеся лифляндскому дворянству, наоборот, очень устраивали крестьян, из среды которых началось быстрое формирование т.н. «среднего класса». Прибавьте сюда обилие ресурсов и импорт нидерландских металлургических технологий. Впрочем, качественная продукция шведских производителей не ограничивалась добывающей и первичной переработкой: шлифовались алмазы, развивалось книгопечатанье и кораблестроение. На момент смерти Карла XI шведский флот состоял из 38 больших боевых кораблей с 2648 орудиями. Когда сопоставляют силы Швеции и России не только в войне 1700 года, но и в других, более ранних, упускается из виду, что население Российского Государства в 1700 году достигло 15 млн. человек, а в Швеции (со всеми ее владениями) проживало не более 2,5 миллионов человек – т.е. в 6 раз меньше. Примерно такое же соотношение бывало и раньше. При таком количестве нужно обладать отменным качеством, чтобы воевать (поначалу вполне успешно) сразу с тремя крупными державами – в 1700 году новый король Карл XII шел от победы к победе. Один из трех врагов Швеции – Дания раскинулась своими владениями от границ Голштинии до Лапландии. В Дании (как и в Швеции) усиливаются абсолютистские тенденции, растет количество дворян (Дания в XVII веке была самой «недворянской» страной Европы – в 1658 году из 750-тысячного населения страны, не считая Норвегии, оно составляло всего 2000 человек – 400 или даже меньше семейств, но после абсолютистского переворота 1660 путем приглашения на службу богатых горожан создается слой нового дворянства – в 1671 году в Дании впервые в Европе введена Табель о рангах).
ВЛАДИМИР-III: Дополнение к Нидерландам: В Голландии Великое Посольство во главе с царем Петром больше всего (помимо иных диковин) удивил обычай снимать обувь, входя в дом. Да, еще в конце XVII века во французские дворцы, польские маетки, русские терема (не говоря уже о жилищах простолюдинов) заходили в обуви, неся на подошвах песок, грязь и дерьмо, даже в спальни и мыльни. А в Голландии разувались и ходили по дому в чулках. Петр отметил и это обстоятельство: по возвращении был подписан указ о содержании в чистоте московских улиц.
ВЛАДИМИР-III: По Польше разъезжали рессорные кареты. Ремни, на которые с XV века подвешивали кузова карет, «гасили» толчки при движении по неровной дороге, но седоки в «подвешенном состоянии» испытывали качку, как в шторм на корабле. К тому же длинные ремни быстро изнашивались и рвались, что приводило к крушениям экипажей. В самом конце XVII века в Берлине были придуманы стоячие рессоры – металлические С-образные пружины, связывающие колёсные оси с кузовом (кареты с такими рессорами получили название «берлина»). В этих каретах передвигались, покачиваясь в такт езды, претенденты на трон польского короля, выборного, но пожизненного, ограниченного сеймовским liberum veto, но по-прежнему важного в европейском раскладе титулов и тронов. 17 июня 1696 скончался «лев Лехистана» и «спаситель Вены и Запада» польский король Ян Собесский. Его французская жена – сторонница королевского абсолютизма и контрреформации – Мария-Казимира-Луиза вернулась на родину. По совету французского посла в Варшаве аббата де Полиньяка, Людовик XIV поддерживал секретный проект избрания принца де Конти королем Польши. Сам принц Конти отличился в ряде сражений и осад текущей войны, но королю Франции стал неугоден, и это избрание представлялось средством удаления его из Парижа. Другой претендент – саксонский курфюрст и командующий объединенной имперско-саксонской армией в кампании против Турции Фредерик Август из династии Веттинов готов был перейти в католичество и заручился поддержкой Петра I. Несмотря на то, что подавляющее большинство польского общественного мнения поддержало партию Конти, в том числе кардинал-примас польских католиков Михал Стефан Радзейовский, большинство сенаторов и королевских офицеров стали на сторону саксонца. 27 июня 1697 года Франсуа-Луи де Бурбон-Конти был избран королем Польши большинством в три четверти избирательного сейма. Меньшинство сразу же организовало альтернативные выборы и отдало голоса Августу Саксонскому. Но кардинал-примас объявил об избрании Великого Конти, торжественно вошел в собор Святого Яна Крестителя в Варшаве, спел Те Dеum и символически выстрелил из пушки. 1 сентября 1697 года Конти с огромной суммой в 2,5 млн. ливров (что эквивалентно на тот момент 19 тоннам серебра) покинул Дюнкерк на корабле, и Людовик XIV очень надеялся более никогда его не увидеть. Пока принц Конти проходил Датские проливы, в тот же самый день (15 сентября) – в Варшаве королем коронован Август Сильный (прозванный так за физическую силу, поскольку легко гнул подковы). Теперь его титул звучал: «Милостью Божией король Польши, Великий князь Литовский, Малороссийский, Прусский, Мазовецкий, Жмудский, Киевский, Волынский, Подольский, Подляшский, Инфлянтский, Смоленский, Северский, Черниговский и князь Саксонский, Юлихский, Клевский, Бергский, Энгернский, Вестфальский, Великий Маршал Священной Римской Империи и курфюрст, ландграф Тюрингии, маркграф Мейсена и Верхней и Нижней Лужицы, бургграф Магдебурга и других». Под «Малой Россией» здесь подразумевалась Белоруссия – часть Великого Княжества Литовского и Русского. Остальные титулы указывали в т.ч. на никуда не девшиеся территориальные претензии, передающиеся по наследству новым королям и курфюрстам. 25 сентября эскадра Конти пришла в Данциг, но протестантское население города отнеслось к нему недоброжелательно. 17 октября провинциальные сеймики вновь отдают большинство голосов за французского принца, но саксонские солдаты разогнали заседания, и 8 ноября Конти не осталось ничего иного, как покинуть Польшу морем. Его рессорная карета ему не понадобилась. 13 декабря 1697 года опечаленный этим обстоятельством французский король принимал своего родственника в Версале. Отношения между Россией и Францией в очередной раз были испорчены.
ВЛАДИМИР-III: На территории современной Украины (в международно признанных границах) около 1700 года проживало 6,7 млн. человек, но из этого числа до 2 млн. человек приходилось на Крымское Ханство, османский Кафский вилаят и Эдисанскую Орду между устьем Днепра и Днестром. Вся эта территория была редко заселена – 11 человек на 1 квадратный километр (для сравнения – территории в современных границах: Польша – 19, Германия – 36, Франция – 40 человек на квадратный километр), впрочем, сравнительно с соседними Белоруссией (13 человек на квадратный километр) и Румынией (11 человек) это норма XVII века для Восточной Европы. В конце XVII века Украина переживает период восстановления после серии войн 1648-1676 годов. По результатам Андрусовского перемирия 1667 и российско-польского Вечного мира 1686 годов Украина разделена почти на две равные части между Россией и Польшей. В составе России находилась Слободская Украина под управлением белгородского воеводы, но разделенная на самоуправляющиеся слободские козацкие полки. Западнее Левобережная Украина пользовалась централизованной автономией во главе с гетманом Иваном Мазепой (с 1687). Правобережная Украина входила в состав польских Браславского и Киевского воеводств, делившихся на самоуправляющиеся козацкие полки (в июне 1699 года польский Сейм принял решение о ликвидации козацких полков). Еще западнее начинались собственно польские воеводства, однако с преобладанием украинского населения. Северная Буковина входила в состав вассального в отношении Турции Княжества Молдавии, а Закарпатье – частью в состав габсбургского Королевства Венгрии, частью – Княжества Трансильвания (выборной сословно-представительной монархии), чье население резко сократилось за время австро-османской войны. В 1699 году Габсбурги официально присоединили Трансильванию, сохранив ее автономию, а польская армия еще в 1683 году ликвидировала османское владычество в Западной Подолии, кроме Каменца, продержавшегося в осаде до 1699 года. Запорожская Сечь – этот военный орден на границах с Крымом – сохранял самоуправление под российским (с 1686 года) протекторатом. При Иване Мазепе в Гетманщине усиливается эксплуатация крестьян старшинами и полковниками, растут налоги. Хорошо образованный гетман ссорится и мирится с запорожцами, пытается создать украинскую аристократию по образцу польской и литовской, желает укрепить свою личную власть. В столице Гетманщины Батурине выстроен прекрасный гетманский дворец. Хотя украинские и белорусские земли находятся на западной окраине Европы, Киев в качестве образовательного центра доминировал над всем пространством восточно-европейского православия. Еще в 1586 году во Львове при поощрении православных антиохийского патриарха Иоакима V и константинопольского патриарха Иеремии II возникает Львовская братская школа (типологически ближе к европейским колледжам – т.е. средним учебным заведениям), которая, однако, во второй половине XVII века приходит в упадок. Но в 1615 году аналогичное учебное заведение, по образцу иезуитских колледжей, возникает в Киеве. Оно в 1632 году получает наименование Киевской Академии (с 1667 году – Киево-Могилянской), но получить статус высшего учебного заведения оказалось трудно – окончательно лишь в 1690-х годах. В России учебных заведений такого уровня просто не существовало. Первые средние учебные заведения в Москве появляются только в середине XVII века. В 1685 году при Богоявленском монастыре (в московском Китай-городе, за «Ветошным рядом») основана новая греко-латинская школа, где преподавали «учителя высоких наук» иеромонахи братья Иоанникий и Софроний Лихуды, которую через 2 года преобразовали в Славяно-греко-латинскую академию – первое российское высшее учебное заведение. Естественно огромное влияние выходцев из Польши в московской науке, образовании и управлении. Белорус Симеон Полоцкий в 1667 году назначен придворным поэтом и воспитателем детей российского царя Алексея Михайловича (в т.ч. был учителем у наследника Фёдора Алексеевича, благодаря чему тот получил отличное образование, знал латынь и польский, писал стихи). Когда Петру I понадобился образованный местоблюститель патриаршьего престола Российской православной церкви (Русской она стала называться только с 1943 года), он находит Стефана Яворского, украинца, почти униата, категорического противника протестантских тенденций в православии. Писатель, церковный и общественный деятель Феофан Прокопович – также воспитанник Киевской Академии (в 1698 17-летний Феофан (Элеазар) закончил киевскую альму-матер и ушел странствующим студентом по Европе; в греко-католическом коллегиуме Владимир-Волынского – тоже на Украине – он переходит в униатство, а затем отправляется в Рим, где продолжает образование). Почти все гетманы Украины имели высшее образование.
ВЛАДИМИР-III: Вопрос о степени отсталости России от стран Европы (к тому же Европа – это множество очень разных стран), и об осознании этой степени правящими в России начиная с 1676 года потомками царя Алексея Михайловича, до сих очень неоднозначен. Славянофильско-западническая полемика в XIX веке лишь запутала обсуждение, поскольку обе партии склонялись к крайним оценкам, легко переходили на личность Петра I и отвлекались на общецивилизационную или религиозную проблематику. С этой первой проблемой в тесной связи находится вопрос об оценке петровских преобразований, их связи или противопоставления реалиям XVII века. У каждого историка свой Петр I, очень отличающийся от других Петров. К тому же крупные историки не могли не считаться с социально-политическим заказом своих современников (в этом отношении С.М.Соловьев мало отличается от советских официальных историков-марксистов), но неофициальность мало что добавляет к качеству исследования: наоборот, нередко историк, свободный от требований цензуры, впадает в самолюбивый солипсизм, скатывается к теориям заговора или акцентированию внимания на одном каком-либо факторе, что делает исследование крайне однобоким. Можно с уверенностью говорить о гораздо более экстенсивном, сравнительно с Европой, типе сельского хозяйства в России, даже в главном ее земледельческом регионе. Плотность населения в разы меньше сравнительно с Украиной и Белоруссией, кроме Центрального района вокруг Москвы – 8 человек на квадратный километр (в районе Пскова, Новгорода и Олонца – 3 человека на квадратный километр). Развитое ремесленное производство, однако, не давало многих необходимых для нужд правительства и зажиточных слоев населения вещей, которые приходилось закупать за рубежом, отсюда важность экспорта, дававшего средства для импорта. Хотя до ¾ торгового оборота в конце XVII века осуществлялась через Архангельск, торговля шла также через Астрахань, Новгород, Псков, Смоленск и другие пункты; начиналась регулярная торговля с Китаем. Основной экспортный товар: хлеб, лес, меха, пенька, деготь, лен, поташ и т.п. Закупали за рубежом железо, оружие и прочую технику, бумагу (потребление бумаги в конце XVII века – 4-8 тысяч листов в год), ткани, предметы роскоши, в т.ч. вина, а получаемые за экспортные товары серебряные монеты переплавляли и пускали во внутренний оборот (Россия была бедна серебряными месторождениями). Армия, хотя и многочисленная, была качественно слабее любой армии развитых европейских стран. Победить в войне удавалось лишь против ослабевшей Польши и Турции, занятой на других театрах военных действий. Флот, не смотря на первые попытки его создания и опыт мореплаванья поморов, отсутствовал как таковой. Система управления считалась современниками крайне неэффективной, и на протяжении всего правления Петра I предпринимались попытки ее реформы, причем тот ее вид, который у нас ассоциируется с Петровской эпохой: Сенат, коллегии, губернии и ревизские сказки (переписи) с подушной податью оформился только во второй половине правления Петра. В 1690-х по-прежнему дела решались Боярской Думой, существовало патриаршество, приказы, воеводы на местах, появились органы купеческого самоуправления – разные виды бурмистерских палат, а численность населения определяли на основе подворных переписей (крестьянский двор был единицей сложной и запутанной системы налогообложения). Уровень образования был самым низким в Европе (не считая балканских стран под османским владычеством). Казалось бы, Россия, будучи единственным суверенным православным государством к 1700 году, сохраняла отчужденность от системы европейской политики и должна была ставить религиозные принципы превыше иных в войнах с Турцией или Швецией, но тот национально-религиозный псевдоромантический взгляд, который появился и возобладал в славянофильских кружках XIX века, был неведом основной части населения. Если бы население России 1700 года опросили по социологическим методикам начала XXI века на тему отношения к войне со Швецией, то подавляющее большинство респондентов ответили бы, что это дело государево, к ним непосредственного касательства не имеет, но из своего кармана они оплачивать военные расходы не желают. Как следствие за весь период Северной войны со Швецией не произошло ни одного народного восстания под антивоенными лозунгами, зато немало восстаний и волнений были направлены на борьбу с налогами, рекрутчиной и усилением эксплуатации крестьян и казаков. Религиозный фактор также не являлся основным в определении внешней политики. Если Россия не воевала против православных государств в XVII-XVIII веках, то исключительно за неимением в тот период таковых. А в 1690-х менее всего для внешней политики России была актуальна борьба с «поганым латинством» и «поганым луторством». Оставалось южное направление, усилившееся после Вечного мира с Польшей – попытка завоевания Крымского ханства, чему благоприятствовала затяжная война Великого Османского Государства со Священной лигой. Крымское Ханство, которое на исторических картах кажется маленькой страной по берегам Азовского моря, тем не менее, имело в XVII веке население в 2-3 миллиона человек и могло выставить до 100 тысяч всадников, что сопоставимо с численностью российских войск. Более того, если с точки зрения московских царей вся территория к югу от Оки и до устья Дона, начиная с 1560 года, считалась частью России, то у крымских ханов, претендовавших на данную территорию в качестве наследников распавшейся в 1502 году Большой Орды, была совсем иная точка зрения. Непрерывные крымско-российские войны, которые российская историография именует «набегами», а крымская должна считать «защитой исторических земель», препятствовали заселению «Дикого поля», и даже в конце XVII века сколько-нибудь населенные уезды, согласно российскому внутреннему администрированию, не располагались южнее Воронежа, Тамбова, Верхнего и Нижнего Ломова и Пензы. Дальше на юг лишь казачество рисковало селиться вдали от помещичьего ярма и поборов в казну. Война с Великим Османским Государством в 1672-1681 годах была Россией проиграна, даже возобновилась самая позорная практика ежегодной выплаты «поминок» крымскому хану (в последний раз выплачены в 1685 году, хотя официально «поминки» были отменены по Константинопольскому миру 1700 года). В 1686 правительство царевны Софьи присоединилось к антитурецкой лиге, но долгое время военные кампании не приносили успеха, и лишь взятие Азова позволило подписать победный мир 1700 года. Победа далась ценой напряжения всех сил страны.
ВЛАДИМИР-III: Такова Европа 1690-х годов, как если бы мы могли увидеть ее, проезжая из страны в страну. Маршрут Великого посольства Петра пролегал иначе, чем наш – через Ригу, Кенигсберг, Северную Германию, Нидерланды, Англию, обратно в Германию, владения Габсбургов и Польшу – назад в Москву. Но в данном случае нас интересует общая картина Европы, ее экономики, политики, культурной и общественной жизни, которая открывалась русским, попадавшим на Запад. Диковины – диковинами, но о чем думали, говорили и спорили европейцы (англичане, французы, немцы, голландцы), что они читали, какие книги были запрещены – одним словом, каково конкретно-историческое влияние ситуации в Европе 1690-х на столь же конкретно-исторические реформы петровских времен, заложившие основы двухсотлетнего существования Российской империи, которую вполне можно именовать Петровской?
ВЛАДИМИР-III: Вторая часть ЕВРОПЕЙСКАЯ МЫСЛЬ 1690-х. Вторая половина XVII века единодушно именуется историками эпохой секуляризации международных отношений и государственной политики в целом. Религиозные вопросы, которые обострились после публикации лютеровских «95 тезисов» в 1517 году и не давали покоя среднему европейцу на протяжении 130 лет, уже в гораздо меньшей степени волнуют человека времен Людовика XIV, хотя остаточные явления еще наблюдаются в виде законодательства и академического пикирования католических и протестантских университетов. Война 1618-1648, от результатов которой (не смотря на то, что она происходила преимущественно на территории Священной Римской Империи) зависело будущее всей Европы, завершилась «вничью». Политика контрреформации, застрельщиком которой выступали паписты и, в частности, папский престол, начиная с опубликования решений Тридентского собора в 1563 году, потерпела поражение, однако и протестанты понесли слишком большие потери, а в последующие 50 лет роль католицизма в Империи усилилась. Принимая решение о свободе вероисповедания для основных христианских конфессий, подписанты Мюнстерского и Оснабрюкского мирных соглашений выразили свою усталость от религиозных войн и нежелание потенциального самоуничтожения европейской цивилизации в борьбе за истинную веру. Главным потерпевшим в 1648 году был, без сомнения, клерикализм – недаром папа Римский не признал мирный договор, и его нунций не подписал документ. В Империи наоборот, к договору отнеслись со всей серьезностью – рейхстаг в 1653-1654 признал Вестфальский мирный договор конституционным законом Империи. Мирный договор 1648 года, хотя и базировался на предыдущих правовых нормах (например, на нормах Аугсбургского религиозного мира 1555 года), но качественное отличие (то, что позволяет юристам считать его основой последующих международных отношений) заключалось в переводе понятия суверенитета с монарха, личности на политический институт – государство. Именно государство гарантировало религиозную свободу своим подданным. Действительно, можно отчасти согласиться с концепцией П.Бурдье об институциональной революции в понимании государственности во второй половине XVII века (д’Артаньян еще служил королю или кардиналу лично, поколение мемуариста герцога де Сен-Симона уже служило Франции как государству). Вместо формул «политика Людовика» или «политика Карла» все чаще стали употребляться «политика Австрии» или «политика Франции», хотя монархи все еще олицетворяли свои государства. Разумеется, вестфальская система международных отношений не предотвратила династические войны, но она и не ставила перед собой такую цель. Династические войны (как и войны торговые) происходили в Европе задолго до начала религиозных войн, и их суть крылась в самом наследственно-биологическом принципе организации суверенной власти. Около 400 аристократических родов и династий, управляющих Европой на протяжении 800 или около того лет (c XI по XIX века), неизбежно роднились друг с другом, и после смерти того или иного монарха находилось достаточное количество родственников, которые могли попытать счастья, добиваясь новых владений. Это не были национальные войны, и Неаполитанское королевство в 1266 году не стало французским только оттого, что его возглавил Анжуйский принц. Династические войны продолжаются в Европе до конца XVIII века, пока политические нации не отобрали у монархов право уничтожать за свои интересы подданных и не передали его самим нациям. В России аналогичная неприязнь к религиозным вопросам в конце XVII века сама собой вырастала из длившейся уже лет 30 борьбы никониан и старообрядцев, в которой погибли десятки тысяч человек, и не меньшее количество эмигрировало из страны. Нельзя сказать, что российская власть не понимала ненормальности происходящего, но все попытки правительства царевны Софьи разрешить конфликт провалились, а в 1685 году (одновременно с отменой Нантского эдикта во Франции), по инициативе патриарха Иоакима, приняты «12 статей», которые предусматривали самую бескомпромиссную борьбу с расколом, включая лишение имущества, пытки, заточение в монастырь и сожжение живьем в срубе, силами государственной власти. Самосожжения происходили еще с 1666 года, и в 1680-х приобрели особенно массовый характер. Придя к власти, Петр I, хотя и не отменил формально «12 статей», но их действие сразу же прекратилось, а сожжения колдунов и еретиков в 1690-х годах в России носят единичный характер. Реакция на ожесточение раскола привела к тому, что религиозные вопросы в России надолго отошли в политике и общественном сознании на второй план. Следует помнить, что средневековое государство ни в коем случае не было абсолютистским. Королевская власть была откровенно слаба, обладала минимумом ресурсов, зависела от феодальной аристократии и от парламентов, вотировавших налоги. Католическая церковь также являлась важным противовесом королевской власти, с большим скепсисом относясь к «божественному праву королей» и концепции «двух тел короля». В XIV-XVI веках европейские монархи вели упорную и кропотливую борьбу за усиление своей власти, используя пестроту политической системы Средневековья: парламент оказывал королю помощь против крупных феодалов, дворяне-землевладельцы были полны энтузиазма в отношении секуляризации церковных земель (Реформация случилась очень кстати и усилила позиции монархов в протестантских странах вплоть до того, что монарх возглавил местную церковь: король Англии в 1534, король Дании – в 1536, король Швеции – в 1527, курфюрст Бранденбурга – в 1539, курфюрст Саксонии – в 1526, герцог Вюртемберга – в 1534, герцог Мекленбурга – в 1549, герцог Пруссии – в 1525, ландграф Гессена – в 1526 году; при этом окончательно сформированная в 1592 году пресвитерианская Церковь Шотландии никогда не подчинялась какому-либо монарху). Хотя Франция осталась в лоне католицизма, местная разновидность королевской супрематии – Галликанская церковь стала формироваться еще во времена Филиппа IV, будучи оформлена Прагматической санкцией 1438 года и Болонским конкордатом 1516 – фактически французская католическая церковь в течение 78 лет подчинялась королю, и Генрих VIII в Англии пошел лишь немногим далее своего французского «брата»). После превращения феодальных суверенов в королевских придворных (при Людовике XIV высшее дворянство Франции едва ли отличалось от низшего чем-нибудь, кроме внешних знаков преимущества) и помрачения авторитета религиозных организаций, превратившихся в разгар контрреформации в боевые структуры и тайные ордена (иезуиты), на первое место выходят бюрократические системы абсолютистских государств. Монарх провозглашает себя гарантом стабильности и даже религиозной терпимости (Нантский эдикт Генриха IV 1594 года). Король наконец-то становится не просто старшим среди равных (каким его видели пэры), а сувереном, неподотчетным никаким парламентам и палатам. Абсолютная монархия всегда централизована. Общество – это тело, во главе которого стоит монарх. В социальном теле должен быть только один центр принятия решений. Как то часто случается, термин «абсолютизм» появился гораздо позже явления – в недрах академической науки (впервые употреблен во Франции в 1878 году в Словаре Французской Академии). Абсолютизм – это больше вопрос практики власти, чем политической доктрины. Однако, современники вполне осознавали это явление и анализировали его. Для 1690-х годов наиболее известные доктрины неограниченной власти связаны с именами Гоббса, Боссюэ и Пуфендорфа. Идеи англичанина Томаса Гоббса (1588-1679) больше ассоциируются с институтом государства как таковым, но Гоббс является теоретиком именно абсолютистского политического режима. Как большинство политических мыслителей, Гоббс выделяет всего три формы государства: демократию, аристократию и монархию. Демократию он не одобряет потому, например, что «черни недоступна большая мудрость», и при демократии возникают партии, что ведет к гражданской войне. Аристократия лучше, но она тем совершеннее, чем меньше походит на народное правление и чем больше сближается с монархией. Лучшая форма государства – монархия, она более всех других соответствует идеалу абсолютной и неразделенной власти. К такому выводу Гоббс приходит под конец жизни, в т.ч. под влиянием политическом конъюнктуры (реставрация Стюартов). Первоначально он – сторонник короля – эмигрирует во Францию, но в 1651 возвращается, пишет первый вариант «Левиафана» (он несколько отличается от поздней «монархической редакции») и в 1650-х поддерживает лидеров Английской Республики. Гоббс был материалистом, рационалистом и деистом, что ничуть не мешало ему, как и многим его современникам, быть членом Церкви Англии. Следует также заметить, что традиционное деление на демократию, аристократию и монархию со времен Аристотеля обязательно корректировалось допущением их порчи и превращения соответственно в тиранию (деспотию*), олигархию и охлократию. Естественно, самый стойкий апологет власти монарха всегда будет утверждать, что он – сторонник «хорошей», «доброй», «правильной» монархии и далек от апологии тирании. Для Гоббса главным ограничителем порчи монархии является теория общественного договора, через осознание необходимости создания «общей власти» и прекращения «войны всех против всех»: человек Гоббса – существо разумное и, не смотря на весь свой крайний индивидуализм, тянется к разумному доброму устройству общества, однако, сам Гоббс с чисто шекспировским колоритом способен описать весь ужас хаоса и анархии, деморализации и кровавых эксцессов, которые характерны для безгосударственного существования – отчасти в этом проявились его личные впечатления от «великого мятежа» Английской революции. Гоббс отрицает патриархальную и теологическую теории государства, для него все происходящее научно познаваемо, а следовательно может быть под контролем человека и общества – в то время как его современник Эдуард Гайн, лорд Кларендон, следует традиционной концепции революции как «божьего наказания за грехи». Также Гоббс категорический противник какого бы то ни было разделения властей. ___________________________________________ * «Деспотия» в качестве специального термина не использовалась в средневековом политическом научном лексиконе. Его употребление иногда приписывают Аристотелю, но у него в «Политике» нет такого термина, и Аристотель, как и все его последователи (включая Макиавелли, Гвиччардини и Гуго Гроция), использует в качестве ярлыка для обозначения неправильного образа правления ранее политически нейтральный термин «тирания». Впервые в данном качестве «деспотия» встречается уже в XVIII веке у Монтескье в «Духе законов», хотя есть отдельные упоминания еще в конце XVII. С другой стороны еще Сервантес употребляет слово «деспотия» в своеобразной «программе» по восстановлению Византийской империи в форме Трапезундского деспотата («Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский»).
ВЛАДИМИР-III: В Германии, точнее в столице Курфюршества Бранденбург – Берлине, 13 октября (старого стиля) 1694 скончался Самуэль фон Пуфендорф – придворный историограф, философ и правовед, который первым после Цицерона дал определение понятию «культура», противопоставив «культурного» человека человеку необразованному, т.е. «естественному». Его труды уже давно читают во всех университетах Германии. Пуфендорф – картезианец, но идет дальше и считает мир не только огромным, тонким механизмом, сконструированным божеством, но разделяет мир на две части – естественную и моральную, граница между которыми проходит через разум человека. Он не мыслит человека вне общества, а общество – это, прежде всего, обязанности. Однако, система Пуфендорфа лишена драматичности гоббсовской философии. Он в большей степени сангвиник и оптимист. Равенство, согласно Пуфендорфу, вытекает из равенства обязанностей, которые на людей налагает государство. Хотя Пуфендорф – сторонник абсолютной монархии, он считает, что таковая монархия возможна лишь в результате добровольного согласия всех подданных, всех воль, которые собираются в единую государственную личность. Божество присутствует при создании государства, но в нем не участвует. В целом Пуфендорф – антиклерикал, считающий, что государство для того и существует, чтобы не позволить церкви вмешиваться в повседневную жизнь: ее функции ограничены исключительно областью совести человека. Право должно согласовываться с законами разума независимо от религиозных догм и даже действующего законодательства, если оно противоречит разуму. Свобода вероисповедания также священна, как и право собственности – государство, ради пользы дела, должно лишь ограничить свободу людей, но не ликвидировать ее. Поскольку предлагаемая система требует исключительных талантов государственных мужей, монарх должен обладать особыми достоинствами, и, в крайнем случае, если правитель ввергает страну в катастрофу, народу позволено его свергнуть. В последние годы жизни Пуфендорф считал, что в делах религиозных правители имеют право наказывать за богохульство, атеизм, сношение с демонами, сектантство, если оно учит противиться властям, но не должны облагать наказаниями тех, кто допускает отступления от обрядности и придерживается необычных взглядов в научных вопросах. Впоследствии отдельные места из российского Духовного Регламента 1721 года станут прямыми заимствованиями из книги Пуфендорфа «De jure naturae et gentium» (1672). Последователь Пуфендерфа – профессор юстиции, изгнанный из Лейпцига за нападки на авторитет Аристотеля (любовь к Аристотелю и Фоме Аквинскому все еще представлялась немецким князьям понятием юридическим), Христиан Томазий (1655-1728) едва ли не первым из немцев решился громко заявить, что пора философии перестать быть служанкой богословия, что её нужно понимать как общеполезную светскую мудрость. Предметом философии должен быть человек с его моральным миром; ближайшая её задача — не ученость, а образование, её орган – здравый смысл. В противоположность Гоббсу, требовавшему закрепощения совести и полного подчинения её государству, Томазиус (латинизированный вариант его фамилии) провозглашает независимость человека в наиболее ценной стороне его жизни. Он еще более непримирим к любому теологическому подходу в науке, в т.ч. в правоведении. Томазия в принципе устраивает абсоютистско-монархическая форма правления, но при условии, что абсолютизм будет просвещенным, а монарх – будет слугой государства и своих подданных. Томазий также едва ли не первым провозгласил уравнительную функцию государства, которое должно сглаживать социальное неравенство. Если немецкие апологеты абсолютной монархии накладывают на монарха четко прописанные, вполне юридические, а не только моральные, обязательства, без которых он вырождается в тирана, крупнейший публицист и проповедник Франции конца XVII века – католический епископ из Мо Жак Бенинь Боссюэ – настроен совсем иначе. Его консервативные убеждения базировались на католицизме, но не в ущерб королевской власти, причем власти не абстрактного «просвещенного монарха», а конкретного Людовика XIV. Боссюэ отнюдь не был ультрамонтаном: в 1682 году он, на правах одного из духовных лидеров Франции, произносит вступительную речь на ассамблее духовенства, собранной королем для утверждения прав галликанской церкви в её конфликте с Римом. В отношении протестантов Боссюэ настроен крайне непримиримо, и в 1680-х он – в числе самых активных инициаторов отмены Нантского эдикта и изгнания протестантов из Франции, либо их принудительного окатоличения. Убеждения Боссюэ не остались незамеченными при французском королевском дворе: в 1670 году ему поручают воспитание будущего «Великого Дофина» – Луи, который проживет 50 лет и умрет от оспы на 4 года раньше Людовика XIV. Для воспитания дофина по приказу Людовика XIV была составлена 64-томная библиотека классической литературы Ad usum Delphini («для употребления дофина»), «очищенная» от «нескромных» выражений. Более всего знаменитый своими «Надгробными речами», которые некоторым современникам казались нестерпимо скучными, Боссюэ в 1690-х годах работает над своим главным политологическим трудом – трактатом «Политика, основанная на словах Священного Писания», в котором он основывался не только на библии, но и на трудах Аристотеля, Августина, Гоббса, а также на практическом опыте французской монархии. Санкционируя абсолютизм как форму правления, подчиненную разумному началу и обусловленную «божественной волей», Боссюэ отличал его от деспотизма и указывал на необходимость следования монархом законам морали. Государственная власть для Боссюэ – способ обеспечить выживание человечества, находящегося во власти дурных наклонностей (следствие первородного греха). Т.о. Боссюэ, в отличие от рационалистов Англии и Германии, да и французских рационалистов тоже, сохранял фидеистические (связанные с областью веры убеждения). Король, согласно Боссюэ, почти божественная фигура, «королевский престол – это не престол человека, но престол самого Бога», а поэтому преступления против королей (например, убийство Генриха IV в 1610 году) граничат со святотатством. Но далеко не все европейские государства 1690-х были абсолютными монархиями. Средневековая Европа была континентом не только монархий, но и республик, и некоторые из них сохранились в XVII веке. Прежде всего, это итальянские республики Венеция, Генуя и Лукка, а также Речь Посполитая (название – дословный перевод на польский латинского выражения Res Publica). С XVII века в дипломатической переписке использовалось название Светлейшая Речь Посполитая Польская, хотя официальное название страны звучало иначе: Королевство Польское и Великое княжество Литовское и Русское (распространенное в наше время странное наименование - Речь Посполитая Обоих Народов не является аутентичным и появилось только в 1967 году – в исторической трилогии польского писателя Павла Ясеницы). Республикой являлись Соединенные Провинции Нидерландов. В Англии, Шотландии, Ирландии и Швеции действовали парламенты (в Швеции парламентская традиция не прерывалась даже в период после королевского переворота 1772 года).
ВЛАДИМИР-III: Светлейшая Венецианская и Светлейшая Генуэзская Республики существовали уже много веков. За это время усилился их аристократический характер, в Венеции синьория давным-давно стала наследственной коллегией, и хотя в 1684-1699 ее состав пополнился новыми представителями, но их число было невелико. Если основа демократии – процедура, то обе республики были истинными демократиями. Выборы глав Венеции и Генуи происходили путем целой серии процедур, и фактически обоими государствами правили несколько аристократических династий. Европейским наблюдателем Венеция и Генуя, хотя и удивляли его своей стабильностью, могли быть отнесены к числу олигархий со всеми их недостатками. В Польше сарматизм* (теория происхождения польской шляхты от древних сарматов, отделяющая их, тем самым, от крестьянства страны) в соединении с республиканским устройством породил особую форму патриотизма. В целом, можно утверждать, что патриотизм в том виде, который наиболее близок к современному идеологическому патриотизму XIX-XX веков, возник именно в европейских государствах позднего средневековья и раннего нового времени с республиканской формой правления. Претензии позднейших национал-монархических идеологий на большую, сравнительно с национал-республиканизмом, древность несостоятельны. Монарх в Европе (и даже в России) больше мыслился как актор вненациональный, в силу международного характера династических связей и нередко иностранного происхождения правящих династий (в 1690-х годах Данией, Венгрией, Испанией. Неаполем, Сицилией, Чехией и Швецией правили германские по происхождению династии, Англией. Ирландией и Шотландией – голландская, Португалией – бургундская династия). Интересы королей и императоров простирались по всей Европе, они могли одновременно править в нескольких странах, очень различных по национальному составу и историческим судьбам, в то время как республиканские системы полностью основывались на местных, национальных институтах, в первую очередь на сохранившихся в эпоху роста абсолютизма парламентах. Иван Грозный больше смотрел в сторону своих варяжских (и даже воображаемых римских) предков, в то время как польские паны считали именно себя центром мира. ___________________________________________ * Сам термин «сарматизм» впервые употреблен в 1765 году в варшавской газете «Монитор», правда, уже в негативном смысле. Но явление существовало с XV века. Отголоски сарматизма присутствуют в историософии М.В.Ломоносова, который в противовес норманской теории возводил древних русов к роксаланам. На основе этой гипотезы родился миф о Русколани (докиевской «южной» Руси), изложенный в Велесовой книге, созданной, скорее всего, в конце XVIII века. Мемуарно-беллетристическая книга «Записок» польского шляхтича Яна Хризостома Пасека, которую он создавал в середине 1690-х годов, дает представление о мировоззрении знати крупнейшей европейской республики XVII века. Король для Пасека – лишь старший среди равных, шляхта в масштабе всей Польши (15% мужского населения) славна своими «золотыми вольностями», которые, однако, не есть своеволие, и должны учитывать интересы всего шляхетства. Фундамент вольности – Libera Regum Electio – свободные выборы короля (когда король Ян Казимир отрекся от престола (16 сентября 1668 года), он становится братом всем шляхтичам. Самым скверным, что могло приключиться с государством, считалась тирания верховной власти. Рокош – право шляхты на законное восстание против короля, нарушившего гарантированные свободы. Честь «лыцарская» превыше всего. Это настолько контрастирует с монархическим мировоззрением восточных соседей, что когда Пасек сталкивается с русским посольством и русскими боярами, ему абсолютно чужды иерархия и прочие придворные условности. Более того, рай и царствие небесное в целом Пасеку представляется в виде польского сейма – т.е. в раю демократия и шляхетская вольность. Объединяет польское «лыцарство» католическая религия, родина-мать Польша, и хотя Пасек снисходителен к шляхте кальвинистской или арианской, литовец-католик и украинец-униат ему ближе. Не смотря на формально сохранявшуюся религиозную терпимость, к концу XVII века католицизм восторжествовал в масштабе всей Польши. Польша – antemurale Christianitatis – «крепостной вал христианства», дальше, что на восток, что на юг, конец Европы и варварская Азия, которой сарматизм противопоставлял польский патриотизм. Антибуржуазность – обязательный признак сарматизма: истинный шляхтич готов умереть с голоду, но не опозорить себя физическим трудом. Европейский парламентаризм возник в XIV-XV веках. Это феномен позднего средневековья, хотя палаты пэров, коллегия кардиналов, избирающая римского папу, власти купеческих республик (в т.ч. Господина Великого Новгорода) появились ранее. Затем, рост королевского абсолютизма и отчасти религиозные конфликты привели к кризису парламентов и их вымиранию в большинстве стран Европы в XVII веке. Однако, английская парламентская монархия преодолела кризис 1628-1660 годов (правы те, кто считает, что английская революция началась не с восстания парламента против короля, а с мятежа короля против парламентской системы), и в 1690-х окончательно стабилизировалась уже в новых экономических и идейных условиях. Разочарование в религиозном фанатизме после реставрации 1660 года обусловило светский характер общественных настроений в Англии, и даже Церковь Англии может считаться своего рода «светской» организацией, в рядах которой религиозный фанатизм считался просто неприличным. В 1689 году член Лондонского королевского общества по развитию знаний о природе, недавно вернувшийся в Англию из вынужденной эмиграции в Нидерланды, Джон Локк анонимно издает свои «Два трактата о правлении». Как политический писатель, Локк является основателем школы, стремящейся построить государство на начале личной свободы. Он полемизирует с Робертом Филмером, который в своём «Патриархе» (1630-е; опубликован посмертно в 1680 году) проповедовал неограниченность королевской власти, выводя ее из патриархального начала, поскольку (Филмер пользуется теологическими аргументами) плывший по Средиземному морю Ной завещал власть над тремя сторонами света своим сыновьям, а от них (в прямом родовом или в институциональном отношении) происходят все современные монархи, чья власть, следовательно, является абсолютной и основана на божественном праве. Так как отец должен любить своих детей, то и монарху следует относиться к поданным, как к своим детям, ни в коем случае не становясь деспотом. По мнению Филмера, абсолютная власть и возможность изменять законы должна быть дарована монарху, как единственному свободному лицу, а все остальные должны быть в его подчинении. Парламент же может существовать только как совещательный орган. Филмер выступает в качестве резкого критика демократии. По его мнению, демократия Древних Афин на самом деле была «системой правосудия». Он утверждает, что афиняне никогда не знали настоящего правосудия, а знали только волю толпы. Согласно Филмеру, Древним Римом правили справедливо только после того, как была установлена империя. Локк восстает против этого взгляда и основывает происхождение государства на предположении общественного договора, заключенного с согласия всех граждан, причем они, отказываясь от права лично защищать свое достояние и наказывать нарушителей закона, предоставляют это государству. Правительство должно состоять из людей, избранных с общего согласия для наблюдения за точным соблюдением законов, установленных для сохранения общей свободы и благосостояния. Человек должен подчиняется только естественным законам, а не произволу и капризу неограниченной власти. Состояние деспотизма хуже, чем естественное состояние, потому что в последнем каждый может защищать свое право, а перед деспотом он не имеет этой свободы. Нарушение договора уполномочивает народ требовать обратно свое верховное право и переучреждать власть. Из этих основных положений Локком последовательно выводится внутренняя форма государственного устройства. Государство получает власть: издавать законы, определяющие размер наказаний за различные преступления, то есть власть законодательную, наказывать преступления, совершаемые членами общественного союза, то есть власть исполнительную, наказывать обиды, наносимые союзу внешними врагами, то есть право войны и мира. Все это, однако, даётся государству единственно для охранения достояния и свобод граждан. Законодательную власть Локк считает верховной, ибо она повелевает остальным. Она священна и неприкосновенна в руках тех лиц, кому вручена обществом, но не безгранична, поскольку не имеет абсолютной, произвольной власти над жизнью и имуществом граждан. Это следует из того, что она облечена лишь теми правами, которые перенесены на нее каждым членом общества, а в естественном состоянии никто не имеет произвольной власти ни над собственной жизнью, ни над жизнью и имуществом других. Прирожденные права человека ограничиваются тем, что необходимо для охранения себя и других; большего никто не может дать государственной власти. Законодатель не может действовать путем частных и произвольных решений; он должен управлять единственно на основании постоянных законов, для всех одинаковых. Произвольная власть совершенно несовместна с существом гражданского общества, не только в монархии, но и при всяком другом образе правления. Верховная власть не имеет права взять у кого бы то ни было часть его собственности без его согласия, так как люди соединяются в общества для охранения собственности, а последняя была бы в худшем состоянии, нежели прежде, если бы правительство могло распоряжаться ею произвольно. Поэтому правительство не имеет и права взимать подати без согласия большинства народа или его представителей. Законодатель не может передавать свою власть в чужие руки; это право принадлежит одному только народу (т.е. политическому классу избирателей в условиях парламентской монархии). Так как законодательство не требует постоянной деятельности, то в благоустроенных государствах оно вверяется собранию лиц, которые, сходясь, издают законы и затем, расходясь, подчиняются собственным своим постановлениям. Взгляды Локка были полностью поддержаны Партией вигов, и прежде всего его ближайшим другом Джеймсом Тирреллом, который также, под влиянием Пуфендорфа, обрушился с критикой на трактат Филмера. Тори, однако, оказали идеям Филмера куда более радушный прием, и можно даже считать, что в 1680-1690-е взгляды Филмера по степени влияния на английское общество, хотя бы и в негативном отношении, превосходили взгляды его противников. Договорная теория государственности английскими вигами во многом позаимствована из Нидерландов, где ее в первой половине XVII века развивал Гуго Гроций.
ВЛАДИМИР-III: Другая, очень важная для английского политического самосознания того же века, теория – т.н. «неоримская» была сформулирована в годы английской революции. Она отталкивалась от утверждения, что носитель суверенитета – не монарх лично и не «политическое тело», а искусственная личность государства (политических институтов)*. Так считали Пуфендорф и даже такой консерватор как Гоббс (Левиафан неавторитарен и не нуждается в культе личности правителя). Неоримская теория сводится к тому, что быть свободным в качестве члена гражданской ассоциации означает просто-напросто не быть ограниченным в реализации своих способностей и поставленных целей. Государство при этом обязано блюсти права граждан. Где кончается закон, там начинается свобода. Поскольку «неоримская теория» становится реакцией на институционализацию государства и рост его вмешательства в жизнь отдельных людей (недаром современники говорили, что Кромвель получил власть, более тираническую, чем та, которой обладал Карл I), ее подхватили оппозиционеры-роялисты (Гриффит Уильямс, Дадли Диггс, Джон Брэмхолл и с оговорками – Роберт Филмер). Материалист и детерминист Гоббс также считал, что даже принудительная сила закона должна оставить естественную свободу нетронутой. Право собственности гарантирует реализацию свободы личности, поскольку делает ее независимой от государства. Неоримская теория (ее названия связано с представлением о реализации подобной доктрины в Римской республике первых веков ее существования – на этом настаивал Николо Макиавелли) противостояла как договорной теории государства, так и патриархальной. Кульминации ее пропаганда достигает в 1656 году (антикромвелевский трактат Джеймса Харрингтона «Республика Океания», откуда происходит термин commonwealth – содружество или свободная республика). Свободное государство, как и свободная личность, определяются своей способностью к самоуправлению. Понятие «свобода» в неоримской теории базируется на его значении в «Дигестах» времен Юстиниана. Поскольку Макиавелли считал, что самоорганизация народа вполне сочетается с монархической формой правления, в 1660 году немало сторонников неоримской теории приветствовали реставрацию Стюартов. Другие выступали против: Джон Холл в 1700 году заявил, что монархия есть «на самом деле болезнь правления», а жизнь под властью короля означает не что иное как «опасное рабство». _____________________________________ * Т.о. появление «неоримской» теории совпадает с той институционализацией государства, о которой, на примере Франции Людовика XIV, будет спустя 300 лет писать Пьер Бурдье. А все попытки насаждения авторитаризма, возрождения культа государственной личности и культа святого монарха, которые превозносятся в наше время как некая основа политической культуры той или иной нации, выглядят безнадежным анахронизмом.
ВЛАДИМИР-III: Таким образом, в последнее десятилетие XVII века наблюдаем в Европе два прямо противоположных процесса: становление абсолютистских монархических режимов во Франции, Испании, Португалии, Дании, отдельных германских и итальянских государствах, и противостоящий по смысле ему процесс оформления в Англии парламентской монархии. Немало авторов боролось за умы современников, пропагандируя соответствующие типы государственного устройства. На этом фоне заметны сохранившиеся со средневековых времен торговые республики (Венеция, Генуя), Республика Соединенных Провинций и особый феномен шляхетской демократии в Польше и Литве. Россия, находящаяся рядом с Европой, и в гораздо большей степени соотносящаяся с нею, чем с мусульманским или тем более китайским миром, к 1690 году – самодержавная монархия, перерастающая в абсолютистскую. Понятие «самодержец» применительно к московским правителям впервые стало использоваться при великом князе московском Иване III, начавшем титуловаться «Господарем и самодержцем всея Руси» (наряду с прежним «господарь всея Руси», использовавшимся ещё Дмитрием Шемякой и Василием Тёмным) после женитьбы на племяннице последнего византийского императора Константина XI Софье Палеолог, что давало основания для притязаний на преемственность ромейского наследия российским государством. С обретением независимости от ханов Орды Иван III в сношениях с другими государями стал сочетать титул царя с титулом самодержца. При этом во времена Ивана III это понятие употреблялось исключительно для того, чтобы подчеркнуть внешний суверенитет государя (независимость ни от какого другого властителя). Однако, уже при Иване IV, в силу централизации власти и уменьшения властных полномочий аристократии, самодержавие стало использоваться также и для обозначения неограниченной внутренней власти. Со времён Петра I понятие «самодержавие» стало всё более отождествляться с европейским понятием «абсолютизм» (в России не употреблявшемся). Если не считать разницу между «абсолютизмом» и «самодержавием» простой терминологической невнятицей, то возникает противопоставление вестернизированного «абсолютизма» самодержавию как наследию влияния правовых норм Орды. Правда, доказательств того, что в руках московского правительства действительно находились монгольские уставы, не существует. С другой стороны, в Российском Государстве имел место парламентаризм, типологически очень близкий европейским сословным парламентам, и полностью отсутствующий в любом азиатском государстве XVI-XVII веков. Иван Жестокий (ошибочно именуемый Грозным; Грозным прозывался его дед – Иван III), будучи сторонником царского абсолютизма, типичный «тиран» по терминологии европейской политологии того времени, тем не менее в 1549 году созвал первый земский собор (всего же при нем соборы собирались 10 раз). Земские соборы не были церковными (есть такая ошибочная точка зрения), и играли весьма значительную роль в российской государственности на протяжении первых 100 лет своей истории: избирали и утверждали царей (в т.ч. утверждение Петра I царем после смерти Федора Алексеевича в 1682 году), решали иные конституционные и дипломатические вопросы. В 1613-1622 соборы заседали почти непрерывно, но уже в качестве совещательного органа при царской власти. Последний земский собор собран правительницей Софьей в 1683-1684 годах: разработал Вечный мир между Польшей и Россией. При Петре I земские соборы уже не собирались.
ВЛАДИМИР-III: Одной из чисто практических причин сворачивания земского представительства стал раскол в Российской православной церкви – организаторы таких соборов (а иногда Земский собор решал церковные дела) понимали, во что превратится диспут никониан и старообрядцев. Соответственно, потерпевшие поражение в борьбе за власть в РПЦ старообрядцы, учитывая, что никониане часто прибегали к помощи государства, крайне негативно относятся к абсолютизму и неконтролируемой никем, кроме абстрактного божества, царской власти. Не стоит, однако, как это делают некоторые современные исследователи, симпатизирующие старообрядчеству, искать в памятниках старообрядческой литературы высокую философию и выжимать оттуда конституционализм просветительского ранга. В России на протяжении 30 и более лет шла ожесточенная борьба фактически между двумя религиозными общинами, больше схожая с шиитско-суннитским противостоянием, чем даже с полемикой времен Лютера, Эразма Роттердамского и Лаврентия Сурия. Если бы старообрядцам удалось прийти к власти, они использовали бы весь ее потенциал в борьбе с еретиками-никонианами. Лишь в некоторых религиозно-экстремистских течениях в рамках общего социального нигилизма в отношении к чуждому «истинной вере» сектантов социально-политическому миропорядку появляются теории, близкие позднейшему анархизму или «неоримской» теории независимости от государства. 30 марта 1689 года на рыночной площади Варшавы сожжен литовский дворянин Казимир Лышинский, обвинённый иезуитами в атеизме и анархизме. Усталость от религиозных споров к концу XVII века привела в российском обществе к росту светских настроений и первоочередному обсуждению светской проблематики. Идеи А.Л.Ордина-Нащокина, выступавшего за развитие частной инициативы, развития городского самоуправления, и укрепление финансов (в 1655 году Ордин-Нащокин организовал в Пскове недолговечный первый российский банк по образцу голландского), продолжали пробивать себе дорогу – можно даже говорить о прямом их влиянии на политику Петра I. Ордин-Нащокин был дипломатом, выступал за укрепление мирных и добрососедских отношений с Польшей, и высказывал взгляды, весьма близкие к мыслям Гуго Гроция. Современник Ордина-Нащокина – живший в Киеве, а затем в Москве белорус Симеон Полоцкий вполне консервативен и ортодоксален, доволен существующим социальным строем (и лишь корит русских за лень, праздность и особенно за пьянство). Он – сторонник сильной царской власти (разумеется, просвещенной, хотя трудно найти автора, который бы соглашался с «непросвещенным» правителем), вводит в политическую литературу формулу «царь-солнце»*. Европейски образованный интеллектуал Юрий Крижанич – хорват на российской службе в 1659-1661 годах, а затем в 1676-1678, резко критикует Ивана IV и его любимую теорию «Москва – Третий Рим», а также несторовское сказание о призвании варягов, считая его «глупым» и «лживым». Однако в теории Крижанич – сторонник божественного права королей и «совершенного самовладства» (самодержавия), предполагающего «политическое рабство» в отношении царя и управляемого им народа – здесь Крижанич, который был противником крепостного права как социально-экономического института, уже отходит от потестарной модели государства в сторону институционализированной. Народ не имеет право на восстание против царской власти, но в России такое восстание неудивительно, поскольку, как отмечает Крижанич, на всю Европу она славится жестокостью наказаний. __________________________________________ * Аналогичные эстетические представления в это время получили широкое распространение в Европе. Формула «король-солнце» в отношении Людовика XIV – лишь один из эпизодов мощной традиции солярной символики: «Солнце Правосудия» Альбрехта Дюрера, солярная символика Кампанелловской Тапробаны (очевидно, несторианской, по замыслу автора), шекспировское «Солнце Йорка» (из «Ричарда III»), на грани XVI и XVII веков эмблема сияющего солнца стала личным гербом наследника шотландского, а затем и английского престолов принца Генри (Генриха Фредерика Стюарта, который родился у будущего английского короля Якова I в 1594 году и так и не успел – по причине смерти от тифа в 1612 году – занять престол Англии и Шотландии), а в России солярная символика проявляется в ходе споров о направлении православного крестного хода – «посолонь» или против, происходивших на протяжении XV-XVII веков.
ВЛАДИМИР-III: Если бы мы сейчас – в конце XX – начале XXI веков – попросили среднестатистического верующего (в т.ч. человека с высшим образованием) изложить свои верования, мы бы менее всего смогли обнаружить в его верованиях какую-либо систему или логику, тем более, если бы захотели сопоставить изложенные нам верования с той научной картиной мира, которую дает современное регулярное образование, неведомое подавляющему большинству людей в прошлом; конечно, специалист в нефтехимии не обязан разбираться в древних цивилизациях Ближнего Востока, а математик – быть знатоком астрономии, но школьное среднее образование дается в достаточном объеме для восприятия достижений современных наук, хотя и не учит, к сожалению, критическому мышлению, необходимому для оценки поступающей информации. Вместо целостной картины мира, где еврейские легенды и верования позднеримского общества, отчасти базирующиеся на достигнутом к II-III веку н.э. уровне натурфилософских знаний, могли бы хоть как-то сочетаться с современными знаниями о природе и обществе, мы увидели бы у этого среднестатистического верующего, скорее, серию настроений и желаний думать именно таким образом. Впрочем, обратись мы к современному богослову – специалисту по вопросам религии – мы не услышим от него ничего, сколько-нибудь отличного от настроений среднестатистического верующего, не обнаружим никакой именно картины мира, зато он постарается как можно скорее прекратить диспут к вящей победе своей веры, иначе может возникнуть ситуация «оскорбления чувств верующего» (тем более богословы избегают диспутов с богословами иных вер, предпочитая действовать через правоохранительные органы). Все это как нельзя лучше гармонирует с постмодернистским этосом иррационализма (в т.ч. в одновременном признании и непризнании рационалистического подхода и отсутствии понимания несовместимости таких признаний) и мелкомасштабности. Почему все обстоит именно так, ответ на этот вопрос может быть получен только в результате изучения всей истории религий за последние 300 лет, но в конце XVII века религиозный дискурс существенно отличался от современного. Для мировоззрения образованного европейца XVII века характерны пессимизм и рационализм. Первый предъявляет более высокие требования к мотивации познания мира, второй в очередной раз взялся за неосуществимую задачу: разумно осмыслить и обосновать религиозные верования. Собственно, уже зрелая схоластика, предшествовавшая политическому феномену средневекового парламентаризма, показала ограниченность рационального понимания религиозных верований (Фома Аквинский в своей «Сумме теологии» раз за разом разводит руками, когда обращается от рациональных методов к авторитету), что, впрочем, не говорит в пользу религии, во всяком случае, с т.з. того рационального века. Современные критики рационализма считают иррационализм неким союзником (или хотя бы «попутчиком») религии, поскольку он пожимает плечами на любые рационалистические доводы и критические стрелы, но иррационализм на то и иррационализм, что способен обернуться против самих религиозных верований в любом их более-менее четко сформулированном виде. Рационалистический настрой века стимулировал противостоящую ему мистику (хотя такие тенденции проявляются раньше – еще в эпоху «трагического гуманизма 1590-1620-х годов), и здесь открылся простор для самых замысловатых «ересей», не только социопатическо-духовных, но и материалистически-атеистических. Также аргумент современных апологетов «религиозного возрождения» о том, что «человек» (платоновская терминология, за которой стоит определенная «идея человека», мало общего имеющая с реальной материей) не может существовать БЕЗ религиозных верований со всеми их довесками в виде суеверий, иррационализма и стремления любой ценой избежать изменений, ведущих к гибели религии (пресловутой «смерти бога»), не учитывает того, что именно в конце XVII века лучшие умы Европы осознали невозможность существовать С религиозными верованиями, включая суеверия, иррационализм и т.д. Повторение истории никогда не удавалось. Поскольку к середине XVII века открытая борьба различных религиозных партий в Европе стала утрачивать остроту, и энтузиастам стало все труднее поднимать массы верующих и государственных мужей на бескомпромиссную борьбу за чистоту соответствующих истинных вер, на первый план выходит философско-публицистическая полемика, а сама борьба приобретает кабинетный характер и рискует заблудиться в университетских дебрях, куда захаживают лишь интеллектуалы. Широкие массы простонародья, проявившие немалый интерес к религиозным вопросам в предыдущем XVI столетии, что позволило изменить все цивилизационное устройство Европы (в противном случае, если бы массы остались глухи к религиозным вопросам, споры между Лютером, Иоганном Тецелем и Эразмом Роттердамским остались бы подробностями их ученых биографий), вновь вернулись к религиозной индифферентности, свойственной предыдущим (XV и ранее) векам (за исключением небольших общин чудаков «не от мира сего»). Вдобавок, к концу XVII века наметилась тенденция ухода интеллектуалов из сферы богословия в иные сферы – науки, политики, литературы и т.д. В религиозной среде начал происходить своего рода «естественный отбор», в результате которого она доставалась либо охранителям, ищущим в религиозных организациях оформление своей нереализуемой в иных сферах жажде авторитета, либо социопатам, которые ищут в религии нечто, отделяющее их от бьющей ключом повседневности. В этом также отражалось признанное всеми историками уменьшение значимости религии в жизни среднего европейца XVII века. Лишь на окраинах «большой Европы», в рамках оформившихся почти одновременно феноменов пилигримов Новой Англии и русских старообрядцев (на Русском Севере и в Сибири) роль религии в социодинамике наоборот возрастает. В XVII веке контрреформация, инициированная католицизмом, если и не позволила победить протестантизм, то хотя бы укрепила позиции католицизма повсеместно в Южной Европе и Польше, а рисунок разделения Европы на католическую и протестантскую стал все больше походить на римский лимес, из чего наблюдатель мог сделать вывод о лингвистической подоплеке Реформации. Римский престол еще в 1648 году в булле Zelo domus Dei осудил заключение Оснабрюкского мирного соглашения между участниками Тридцатилетней войны, мотивировав это фактом окончательной потери тысяч церквей и монастырей в Центральной и Северной Германии, но всерьез это непризнание восприняли лишь герцог Карл Мантуанский, герцог Карл Лотарингский, архиепископ Зальцбургский, а также король Испании, а опубликовал буллу в полном объеме в своих владениях только курфюрст архиепископ Трирский. К 1690-м годам эта международно-правовая коллизия была забыта. Римско-католическая церковь предпринимала с одной стороны организационные меры: укрепление монашеских орденов и общей церковной дисциплины, с другой – усиливала церковное образование и систематическую подготовку кадров священников. Грамотность паствы также оказалась в центре внимания, поскольку уже тогда уровень грамотности и иных степеней образованности в протестантских странах Северной Европы стал превосходить уровень стран Южной Европы (Франция с примерно 30% грамотных в 1700 году занимала промежуточное положение, а шведский Закон о Церкви 1686 года предусматривал введение всеобщей мужской грамотности). Также шла борьба с разного рода внутрикатолическими «ересями», в т.ч. с янсенизмом (осужденным в 1653 году) и с его противоположностью – квиетизмом, также осужденным в 1687 году. Фламандский католический епископ Корнелиус Янсений (1585-1638) со ссылками на авторитет Августина выступил против догмата о свободе воли, в защиту идеи предопределения (в XVII веке буквальное следование теории предопределения именовалось «партикуляризмом»), против доктрины всеобщего спасения через благодать – одним словом, постарался насытить католицизм самыми откровенными протестантскими, кальвинистскими идеями. Его поддержало немало деятелей французского католического клира, докторов теологии, парламентариев и влиятельных особ, близких к королевскому двору (в т.ч. известные философы и теологи Антуан Арно, Жан Дювержье, Блез Паскаль, Пьер Николь). Расположенный неподалеку от Парижа монастырь Пор-Рояль стал центром янсенизма – не смотря на преследования янсенистов (в этом особенно отличились иезуиты), он продолжал функционировать и в 1690-х годах, а во главе янсенизма, быстро превращавшегося в религиозно-политическую общину, стал эмигрировавший из Парижа в испанский Брюссель монах-ораторианец Паскье (Пасхазий) Кенель – автор книги «Новый Завет с моральными размышлениями» (окончательная публикация в 1693). Несколько пап Римских старались пойти на компромисс, но разгорающиеся каждое десятилетие янсенистские споры способствовали пополнению папского Index Librorum Prohibitorum (Индекса запрещенных книг) новыми запрещенными книгами, подчас посвященными мелким сварам самолюбивых богословов. Квиетизм не устраивал ортодоксальных католиков с другой, можно сказать, противоположной, позиции. В 1675 году испанский священник Мигель де Молинос издал в Риме свое сочинение «Духовный путеводитель», где проповедовал полный покой, отрешенность от мира, созерцательность и внутреннюю преданность божеству. Критическая оценка религиозных формальностей – молитв, таинств, добрых дел и даже моральных принципов привела автора в 1687 году в узилище, где он и умер в 1696 году, а книга пополнила разрастающийся объем Index Librorum Prohibitorum. Показательно, что основное течение внутри католицизма стремилось лишь защитить его позиции в обществе, но избегало со времен Тридентского собора каких-либо фундаментальных изменений. Во второй половине XVII века усиливается полемический характер католической литературы: на это время приходится деятельность епископа Боссюэ (непримиримого противника квиетизма), иезуита Луи Бурдалу, епископа Камбрэ Франсуа де Салиньяка де Ла Мот-Фенелона, знаменитый не только своим бестселлером «Приключениями Телемака» (1699), но и целой программой обращения в католицизм молодых протестанток, а также увлечением квиетизмом (на почве чего случился его конфликт с Боссюэ). Боссюэ не был бы верен себе, если бы не отстаивал во внешней и внутренней политике Франции принципы галликанства: в 1680-1690-х годах французское королевское правительство усиливает контроль над католической церковью, и папы Римские вынуждены с этим мириться на фоне ослабления Испании и компромисса Габсбургов с германскими протестантами. Так уж складывалась история Папства, что любое усилившееся католическое государство становилось угрозой верховной власти римских пап.
ВЛАДИМИР-III: Крупные католические ордена в XVII веке дробятся на множество мелких, отпочковывающихся от своих «материнских» организаций. За столетие появилось 35 орденов и конгрегаций, в т.ч. Василианский орден Святого Иоанна Крестителя (в Мелькитской греко-католической церкви Антиохии) в 1696 и Орден Святого Антония Великого (в Маронитской католической церкви) в 1700 году. Из крупных орденов Орден Иисуса (иезуиты) переживает расцвет. Иезуиты играют огромную роль в рекатолизации Европы, проникают в американские колонии, где пытаются создать автономные индейские города-государства в соответствии с доктриной теократии – т.н. редукции, которые боролись против белых работорговцев и вооружали с этой целью индейцев (это, собственно, и есть т.н. Иезуитское государство в Парагвае, сложившееся в 1617 году), изучают страны Азии – Индию, Китай, Тибет, Японию (иезуиты популяризировали в Европе конфуцианство и оказали значительное влияние на деистов, некоторые из которых заинтригованы попытками иезуитов примирить конфуцианскую мораль с католицизмом, – иезуиты совершенно справедливо считали конфуцианство не вполне религией, особенно в вопросе о ритуалах, и это, помимо всего прочего, опровергает устоявшееся мнение об отсутствии какого-либо безрелигиозного народа). Спор о ритуалах происходил с 1645 года, францисканцы и доминиканцы отказывались признать конфуцианство «гражданским церемониалом», на чем настаивали иезуиты (тем самым позволяя человеку одновременно быть католиком и конфуцианцем), убедили в этом, в конце концов, Рим, и хотя многие из них в 1690-х годах признали правоту иезуитов, но папы Римские уже были настроены враждебно к конфуцианству, и в 1704 году последовал запрет на совмещение конфуцианских церемоний и ритуалов с католицизмом (император Китая Канси в 1721 году в ответ запретил католицизм и изгнал миссионеров, опубликовав указ в ответ на буллу папы Римского Ex illa die от 1715 года: «Читая эту прокламацию, я пришел к выводу, что жители Запада действительно мелочны. С ними невозможно спорить, потому что они не понимают более крупных проблем, как мы понимаем их в Китае. Нет ни одного человека с Запада, разбирающегося в китайских произведениях, и их замечания часто невероятны и нелепы. Судя по этому заявлению, их религия ничем не отличается от других небольших фанатичных сект буддизма или даосизма. Я никогда не видел документа, в котором было бы столько чепухи. Отныне западным людям нельзя позволять проповедовать в Китае, чтобы избежать дальнейших проблем». Пока же – в 1690-х – католицизм усилиями иезуитов переживает в Китае расцвет, особенно после 1692 года, когда тот же самый император Канси своим указом уравнял христианство с другими религиями страны: «Европейцы очень тихие; они не вызывают беспорядков в провинции, они никому не причиняют вреда, они не совершают преступлений, и их доктрина не имеет ничего общего с доктриной ложных сект в империи и не имеет склонности к возбуждению мятежей ... Поэтому мы решаем, что все храмы, посвященные Господу Небесному, в каком бы месте они ни находились, должны быть сохранены, и что всем, кто желает поклониться этому Богу, может быть разрешено входить в эти храмы, предлагать Ему фимиам и выполнять обряды, практикуемые христианами согласно древнему обычаю. Поэтому пусть отныне никто не будет им возражать». Переводчики-иезуиты Жан-Франсуа Жербийон и Томас Перейра участвовали в переговорах, завершившихся подписанием Нерчинского мирного договора 1689 года Китая и России. Помимо этого, иезуитские колледжи уже в XVII веке давали очень хорошее образование – известны десятки иезуитов-ученых, в т.ч. специалист в оптике Пьер Анго (чьи открытия не уступали работам английского физика Роберта Гука), китаевед Иоахим Буве – активный участник споров о ритуале, математик и астроном Паоло Казати, отстаивающий в своих трудах правильность системы Галилея, поэт и математик Томмазо Сева, миссионер и ботаник Георг Жозеф Камель, основавший первую аптеку на Филиппинах, математик, астроном и картограф Эусебио Кино, доказавший, что Калифорния не является островом, Франц Рейнцер – автор «Философско-политической метеорологии», вдохновленной наследием эрудита Афанасия Кирхера, также иезуита (в своем исследовании комет, появлявшихся с 1500 по 1688 год, Рейнцер обсуждает предсказанные политические потрясения и другие политические события, которые последовали за ними, и просит, чтобы адресат книги – император Священной Римской Империи Йозеф, недолюбливавший иезуитов, был мудрым и справедливым правителем), историк Шарль де Гобьен, Джованни Джироламо Саккери – первый европеец, подозревавший о существовании неэвклидовой геометрии, а также чешский астроном, работавший в Бразилии, Валентин Стенсел. Все они жили и работали в 1690-х годах. Соперничающие с иезуитами в Китае ордена францисканцы (Орден меньших братьев) и доминиканцы (Орден братьев-проповедников) действуют, но в гораздо меньших масштабах. Доминиканцы понесли огромные потери в результате Реформации, и к концу XVII века не могут их восполнить – их деятельность ограничивают некоторые правительства стран Европы. Отрасль францисканцев – Орден младших братьев капуцинов, основанный в 1528 году, в XVII веке организовал многочисленные миссии - в Бразилию (1612), Канаду (1632), Вест-Индию (1636), Сенегал (1637), Эфиопию (1638), Дагомею (1643), Конго (1645) , в Санто-Доминго (1659), в Индию (1632 и 1642).
полная версия страницы